Лучше подавать холодным
Шрифт:
– Мне кажется, значение красоты часто переоценивают.
Трясучка медленно смерил ее взглядом сверху донизу. Не без удовольствия.
– Легко вам говорить. У вас ее столько…
– Хорошие манеры. – Она выпятила губы, окинула взглядом зал. – Я уж отчаялась встретить их здесь. Клянусь, вы единственный искренний человек во всей этой толпе.
– Вот уж не думаю. – Тем не менее он все-таки улыбнулся. Доброе слово от красивой женщины услышать всегда приятно. У него ведь еще осталась гордость.
Тут она протянула ему руку, и Трясучка
– Можно поцеловать, да?
– Если хотите. Она не растает.
Рука оказалась мягкой и гладкой. Совсем не похожей на руку Монцы, покрытую шрамами, обветренную, мозолистую, как у какого-нибудь Названного. Не говоря уж о второй, искалеченной, скрытой под перчаткой. Трясучка прижался губами к пальцам, учуял аромат духов. Цветочный, с какой-то непонятной примесью, от которой у него перехватило дыхание.
– Я… э… Кол Трясучка.
– Знаю.
– Откуда?
– Мы виделись уже, но недолго. Меня зовут Карлотта дан Эйдер.
– Эйдер? – Через мгновение он вспомнил. Сипани. Мелькнувшее в тумане лицо. Красный плащ. Любовница принца Арио. – Вы – та самая, кого Монца…
– Обманула, шантажировала, уничтожила и бросила умирать? Да, та самая. – Она бросила хмурый взгляд на высокий стол. – Монца… вот как. Не просто по имени, но по-уменьшительному. Вы, должно быть, очень близки.
– Достаточно. – Совсем не так, однако, как в Виссерине, когда у него еще были оба глаза.
– Тем не менее она сидит наверху с великим герцогом Рогонтом, а вы – внизу, с нищими прихлебателями.
Словно мысли его прочитала… В нем снова начал разгораться гнев, и Трясучка поспешил увести разговор в сторону.
– Что вас привело сюда?
– После резни в Сипани выбора у меня не было. Герцог Орсо наверняка предложил за мою голову немалую сумму. Последние три месяца я прожила, от каждого встречного ожидая, что меня пырнут ножом, задушат или отравят.
– Хм. Мне это знакомо.
– Примите мое сочувствие.
– Мертвые знают, что малость сочувствия мне не помешала бы.
– От меня можете получить все, ибо оно того стоит. Вы такая же пешка в этой маленькой грязной игре, как и я, не правда ли? И потеряли даже больше, чем я. Глаз. Красоту.
Она вроде бы не двигалась с места, но в то же время стала ближе. Трясучка сгорбился.
– Может быть.
– Герцог Рогонт – мой старый знакомый. Не сказать, что надежный человек, но, несомненно, привлекательный.
– Может быть, – повторил, скрипнув зубами, Трясучка.
– Пришлось отдаться на его милость. Без особого желания, но все же это помощь, на время. Хотя, кажется, он уже нашел себе новую забаву.
– Монцу? – Трясучка сам об этом думал весь вечер, но сейчас возмутился. – Она не такая.
Карлотта дан Эйдер недоверчиво фыркнула:
– Правда? Не убийца, не вероломная лгунья, которая, чтобы добиться своего, использует всех и каждого? Она предала Никомо Коску, украла его кресло. И почему, вы думаете, ее пытался убить герцог Орсо?
Малость отупев от выпитого, Трясучка не нашелся с ответом.
– Что ей помешает использовать Рогонта, чтобы добиться своего? Она любит кого-нибудь другого?
– Нет, – прорычал он. – Не знаю… нет, черт подери! Вы все перевираете!
Она приложила руку к белой груди.
– Я перевираю? Ее не зря прозвали Змеей Талина! Змея никого не любит, кроме себя!
– Вы сами сказали. Она использовала вас в Сипани. Вы ее ненавидите!
– Слезы лить над ее трупом я не стану, это правда. И буду горячо признательна человеку, который всадит в нее нож… очень горячо. Но это еще не делает меня лгуньей. – Она зашептала ему чуть ли не на ухо, обдавая его жарким дыханием, будившим наряду с гневом похоть: – Монцкарро Меркатто, Палач Каприле! Там убивали детей. Детей! На улицах! Она даже брату своему изменяла, как я слышала…
– Что? – Не надо было ему пить так много. Зал потихоньку начинал кружиться.
– Вы не знали?
– Чего не знал?
Трясучка ощутил странную смесь любопытства, страха и отвращения.
Эйдер положила руку ему на плечо. И он снова уловил запах – сладкий, кружащий голову, вызывающий тошноту.
– Они с братом были любовниками.
Последнее слово она подчеркнула. Промурлыкав его.
– Кем? – Трясучке словно дали пощечину, так загорелась щека со шрамом.
– Любовниками. Спали друг с другом – как муж и жена. Трахались. Это не секрет. Спросите кого хотите. Ее саму.
Трясучке стало трудно дышать. Мог бы и сам догадаться. Слышал же не раз намеки… которые только теперь обрели смысл. А может, он и догадывался на самом деле. Но все равно вдруг почувствовал себя обманутым. Преданным. Высмеянным. Рыбой, выброшенной из воды на берег и задыхающейся. После всего, что он для нее сделал, после всего, что потерял… Гнев вспыхнул в нем с такой силой, что Трясучка чуть не утратил самообладание.
– Заткни свой дерьмовый рот! – Сбросил руку Эйдер с плеча. – Думаешь, я не понимаю, что ты нарочно меня подстрекаешь? – Оказался неведомым образом на ногах, навис над нею. Зал поплыл куда-то, закачались вокруг размытые лица и огни. – За дурака меня держишь, женщина? За ничтожество?
Щеки у него пылали. Голову сдавило так, что казалось, глаза сейчас вылезут… не считая того, который уже выжжен. Трясучка зарычал сдавленно, поскольку горло перехватило. Попятился, чтобы не броситься на нее и не придушить, наткнулся на слугу. Тот выронил поднос. Зазвенели посыпавшиеся на пол бокалы и бутылка, хлынуло струей вино.
– Господин, нижайше про…
Левый кулак Трясучки врезался ему под ребра, заставив согнуться, правый – в лицо, не дав упасть. Слуга отлетел к стене и сполз по ней в россыпь осколков. На кулаке Трясучки осталась кровь. Кровь и кусочек чего-то белого, застрявший меж пальцев. Обломок зуба.