Лучше подавать холодным
Шрифт:
– Дай знать, когда найдешь подходящего пастуха.
– О, он уже найден. Человек опытный, умелый, невероятно живучий, имеющий устрашающую репутацию. Человек, которого в Талине любят гораздо больше, чем самого Орсо. Человек, которого он пытался убить на самом деле… за попытку украсть у него трон?
Монца сощурилась.
– Мне и тогда не нужен был его трон. Не нужен и сейчас.
– Но поскольку он будет свободен… Допустим, ты отомстила, и что потом? Ты достойна того, чтобы тебя помнили. Достойна своими руками формировать эпоху. – То же самое сказал бы
– Буду с тобой честна. Ты мне нужен. – Гордость Трясучки воспряла от этих слов, и она одарила его лукавой улыбкой, показывая, что поняла это. – Вряд ли у меня во всем Земном круге остался хотя бы один друг.
– Сдается, ты умеешь заводить новых.
– Это тяжелей, чем ты думаешь. Всем и всюду оставаться чужой. – Могла бы и не говорить, уж он-то знал, сам прожил так последние несколько месяцев. Она не лгала, насколько мог судить Трясучка, просто ловко поворачивала правду в ту сторону, которая была ей выгодна. – Да и трудно порой бывает отличить друга от врага.
– Что правда, то правда. – И этого могла бы не говорить.
– Думаю, там, откуда ты приехал, верность считается благородным качеством. А здесь, в Стирии, человек вынужден подчиняться обстоятельствам. – Верилось с трудом, что человек, улыбающийся так сладко, может таить за душою что-то темное. Но ему сейчас все казалось темным. У всех и вся внутри припрятан был нож. – Например, твой друг и мой, генерал Меркатто и великий герцог Рогонт. – Взгляд обоих глаз Карлотты сосредоточился на его единственном глазе. – Интересно, где они сейчас, что поделывают?
– К черту! – рявкнул он с такой яростью, что она отпрянула. Испугалась, как бы не стукнул головой о стену.
Что ему и хотелось сделать. Или треснуться собственной. Но лицо Карлотты тут же разгладилось, и она улыбнулась, словно необузданная ярость нравилась ей в мужчинах больше всего.
– Змея Талина и Червяк Осприи. Они подходят друг другу, эта вероломная парочка. Величайший лжец Стирии и величайший убийца. – Она нежно провела пальцем по шраму у него на груди. – Что будет, когда она доведет свою месть до конца? Когда Рогонт ее возвысит и сделает своей марионеткой в Талине? Найдется ли место для тебя, когда кончатся Кровавые Годы? Кончится война?
– Для меня нигде нет места без войны. В этом я уже убедился.
– Тогда мне страшно за тебя.
Трясучка фыркнул.
– Счастлив, что ты прикроешь мне спину.
– Хотелось бы мне сделать больше. Но тебе известно, как решает свои проблемы Палач Каприле. И герцог Рогонт не питает большого уважения к честным людям…
– Я не питаю
– Чего – сражения?
– Как смеешь ты, женщина… я – возродившийся Столикус! Ты знаешь, кого я имею в виду. Твоего северного приятеля с… – он провел рукой по левой половине лица, – …глазом. Верней, с отсутствием оного.
– Ревность, уже? – пробормотала она, ощутив тошноту при одном напоминании.
– Отчасти. Но что меня беспокоит, так это его ревность. Он – человек, склонный к насилию.
– Потому-то я его и наняла.
– Возможно, настало время уволить. Бешеные псы чаще кусают своих хозяев, чем их врагов.
– А еще чаще – их возлюбленных.
Рогонт нервно прочистил горло.
– Нам это ни к чему, конечно. Он основательно к тебе прилепился. А когда ракушки облепляют корпус корабля, их приходится отдирать, решительно и… безжалостно.
– Нет! – выпалила она куда резче, чем намеревалась. – Нет. Он спас мне жизнь. Не один раз. И рисковал при этом собственной жизнью. Вчера только… и сегодня его убить? Нет. Я перед ним в долгу. – Ей вспомнился запах, заполнивший камеру, когда Лангриер прижала раскаленный прут к его лицу, и Монца содрогнулась. «А должны были – тебе»… – Нет! Я не позволю его тронуть.
– Подумай. – Рогонт медленно двинулся к ней. – Мне понятно твое нежелание, но ты ведь и сама знаешь, что так будет безопасней.
– Благоразумней?.. – усмехнулась она. – Я тебя предупредила. Оставь его в покое.
– Монцкарро, пойми, пожалуйста, твоя безопасность – это все, что меня… ох!
Вскочив со стула, она подсекла его под ноги, схватила за руку, когда он рухнул на колени, завернула ее за спину и, вынудив Рогонта уткнуться лицом в холодный мрамор, уселась на него верхом.
– Ты не слышал, что я сказала «нет»? Если мне понадобится решительно и безжалостно отодрать что-то… – завела его руку еще дальше, и он, не в силах вырваться, вскрикнул, – … я справлюсь сама.
– Да! Ох… Да! Теперь вижу!
– Вот и хорошо. Не заводи больше этот разговор.
Она отпустила его руку. Он перевел дыхание. Затем перевернулся на спину и принялся растирать запястье, укоризненно глядя на Монцу, которая села ему на живот.
– Зачем ты так?..
– Может, мне это удовольствие доставляет. – Она оглянулась через плечо. Член его окреп, уперся ей в ляжку. – Да и тебе тоже, кажется.
– Ну, раз уж ты об этом заговорила… признаюсь, что мне скорей доставляет удовольствие, когда на меня смотрит сверху вниз сильная женщина. – Он огладил ее колени, медленно провел руками по бедрам, покрытым шрамами. – Я вот думаю… не удастся ли тебя уговорить… на меня пописать?
Монца нахмурилась.
– Что-то пока не хочется.
– Может, воды попьешь? А потом…
– Лучше уж на горшок схожу.
– Расточительство. Горшок этого не оценит.
– Вот наберется полный, и делай с ним что хочешь.