Лучше подавать холодным
Шрифт:
– Фу. Это совсем другое.
Монца покачала головой и слезла с него.
– Потенциальная великая герцогиня, писающая на будущего короля. Такого не придумаешь…
– Ну, хватит. – Все тело Трясучки было в ссадинах, синяках и царапинах. Самый мерзкий порез находился в том месте на спине, куда не дотянуться, чтобы почесать. От пота они не на шутку раззуделись, лишая его всякого терпения. И невмоготу стало от хождения вокруг да около того предмета, который лежал между ними в постели, незамысловатый, как гниющий труп. – Хочешь, чтобы Меркатто умерла, так и скажи.
Она немного помолчала с приоткрытым
– Ты удивительно прямолинеен.
– Нет, ровно настолько, сколько требуется от одноглазого убийцы. Почему?
– Что – почему?
– Почему ты так сильно желаешь ее смерти? Я идиот, конечно, но не полный. И не думаю, что тебя привлекло мое смазливое личико. Или чувство юмора. Может, отомстить хочешь, за то, как мы обошлись с тобой в Сипани. Всякий захотел бы. Но это только часть дела.
– Немалая часть… – Она медленно провела пальцем по его бедру. – Что меня привлекло… честные люди мне всегда нравились больше, чем смазливые. Но хотелось бы знать… могу ли я тебе довериться?
– Нет. Если бы могла, я бы не слишком подходил для такой работы, верно? – Он поймал ее за палец, выгнул его и притянул ее, скривившуюся от боли, поближе. – Так зачем это тебе?
– Ой! Есть один человек, в Союзе! Тот, на кого я работаю… кто послал меня в Стирию, шпионить за Орсо!
– Калека? – Трясучка вспомнил прозвище, упомянутое Витари. Человека, который стоял за королем Союза.
– Да! Ай!.. Ой!.. – Она взвизгнула, когда Трясучка выгнул ее палец сильнее и отпустил. Обиженно выпятив губу, прижала руку к груди. – Зачем ты так?..
– Может, мне это удовольствие доставляет. И что Калека?
– Когда Меркатто вынудила меня предать Орсо… она вынудила меня предать и его. Иметь своим врагом Орсо я еще могу, раз уж так вышло…
– Но не Калеку?
Она нервно кивнула.
– Только не его.
– Враг пострашней великого герцога Орсо?
– Гораздо страшней. И Меркатто – его цена. Она угрожает разрушить все его тщательно выстроенные планы присоединить Талин к Союзу. Поэтому должна умереть.
Маска безмятежности соскользнула с ее лица. Съежившись, широко открыв глаза, она уставилась куда-то в пространство взглядом тоскливым, измученным и полным страха. Что Трясучке понравилось, поскольку это был, пожалуй, первый честный взгляд, который он увидел с тех пор, как прибыл в Стирию.
– Если я найду способ ее убить, останусь жива, – прошептала Карлотта.
– И твой способ – это я.
Она посмотрела на него. Глаза стали жесткими.
– Ты сможешь это сделать?
– Сегодня мог. – Расколоть ей голову топором. Наступить на лицо и держать под водой, пока не захлебнется. Тогда она его, может, зауважала бы… Но вместо этого он ее спас. Потому что надеялся. До сих пор… Но надежда превращала его в дурака. А ему до смерти надоело выглядеть дураком.
Сколько людей он уже убил? Во всех схватках, мелких стычках и отчаянных сражениях на Севере? За те полгода хотя бы, которые провел в Стирии? У Кардотти, в дыму и безумии? В галереях дворца герцога Сальера? В битве, что кончилась всего несколько часов назад? Два десятка? Или больше? Среди них были и женщины… Он в крови с головы до ног, не хуже самого Девяти Смертей. Вряд ли то, что он добавит к счету еще одного человека, будет стоить ему места среди праведных.
Трясучка скривил губы.
– Мог. – Совершенно ясно, что для Монцы он ничего не значит. Почему же она должна для него что-то значить?.. – Легко.
– Так сделай это. – Карлотта опустилась на четвереньки,
– Нужно выбрать момент. – Он провел рукой по ее спине, огладил зад. – Осторожность на первом месте, верно?
– Конечно. Хорошая работа никогда не делается… в спешке.
Голова у него закружилась от ее запаха – сладкого, цветочного, смешанного с запахом разгоряченного тела.
– Она мне деньги должна. – Последний довод против.
– Ах, деньги… Знаешь, когда-то я занималась торговлей. Куплей. Продажей. – Ее дыхание поочередно обожгло ему горло, губы, лицо. – И по опыту знаю, что, когда люди заговаривают о цене, сделка, считай, заключена. – Теплая щека прижалась к безобразному шраму. – Сделай это для меня, и получишь все, обещаю, что потеряешь с ней. – Прохладный кончик языка коснулся сожженной плоти вокруг металлического глаза, нежно, успокаивающе. – У меня договоренность… с банкирским домом… Валинта и Балка.
Так много – ни за что
Солнце высекало из серебра тот особенный, аппетитный блеск, который присущ почему-то только деньгам. Сейф, набитый ими, открытый для всеобщего обозрения, притягивал взгляды вернее, чем могла бы это сделать призывно разлегшаяся на столе голая красотка. Сверкающие, свежеотчеканенные денежки. Чистейшее серебро Стирии, переходящее в грязнейшие из ее рук. Забавный парадокс. На одной стороне монет – весы, конечно же, традиционный символ стирийской коммерции со времен Новой империи. На другой – суровый профиль Орсо, великого герцога Талина. Еще более забавный парадокс, по мнению Коски, – платить воякам Тысячи Мечей портретами человека, которого они только что предали.
Мимо импровизированного стола тянулась неряшливая, побитая и потрепанная жизнью вереница солдат и офицеров первой роты первого полка Тысячи Мечей, получавших свое незаслуженное вознаграждение. За ними пристально наблюдали главный нотариус бригады и дюжина ветеранов из числа самых надежных и беспристрастных. Ибо в ход, увы, пускались все вообразимые и невообразимые хитрости.
Наемники подходили к столу неоднократно, меняя одежду и называясь именами павших товарищей. Безбожно врали относительно своего звания и срока службы. Горестно повествовали о больных матерях, детях и прочих родственниках. Сыпали бесконечными жалобами на кормежку, выпивку, снаряжение, командиров, расстройство живота, погоду, вонь от соратников. Перечисляли уворованные у них вещи, полученные и нанесенные раны, претерпленные оскорбления несуществующей чести… и так далее, и тому подобное. Выказывай они в бою столько дерзости и настойчивости, сколько в попытках выцыганить несколько жалких лишних грошей у своего командующего, так были бы величайшей армией всех времен.
Но первый сержант Балагур не дремал. Он много лет провел в кухнях Схрона, где соперничали друг с другом за насущный кусок хлеба, необходимый для выживания, десятки самых изощренных жуликов мира, и потому знал все низменные уловки и хитрости, существующие по эту сторону ада. Его взгляд василиска не упускал ничего. Ни один сверкающий портрет герцога Орсо не мог ускользнуть из оборота.
Коска проводил глазами последнего солдата, чья безнадежная хромота, за которую он требовал компенсации, вдруг чудесным образом исцелилась, и скорбно покачал головой.