Лучше подавать холодным

Аберкромби Джо

– О боги… я-то думал, деньги их порадуют! Ведь за них не надо сражаться! Не надо даже воровством себя утруждать! Клянусь, чем больше человеку даешь, тем больше он требует, да еще остается недоволен. Никто не ценит полученного ни за что. Провались эта благотворительность!

Он хлопнул нотариуса по плечу, отчего рука у того дрогнула и начертала на аккуратно исписанной странице загогулину.

– Совсем не те нынче пошли наемники, – угрюмо проворчал нотариус, промокая ее.

– Не те? А мне они кажутся точно такими же склочными и подлыми, как всегда. «Нынче

все не то» – расхожий плач людей, мелко мыслящих. И означает он, что если раньше что-то и было лучше, то лучше оно было для них. Поскольку они тогда были молоды и полны надежд. А когда приближаешься к могиле, мир, конечно, выглядит уже не таким светлым.

– Так что же, все остается прежним? – спросил законник, подняв на него печальный взгляд.

– Что-то становится лучше, что-то – хуже. – Коска испустил тяжкий вздох. – Но в целом… значительных перемен я не наблюдал. Скольким нашим героям мы уже заплатили?

– Это была рота Сквайра, полк Эндиша. То есть… бывший полк Эндиша.

Коска прикрыл глаза рукой.

– Пожалуйста, не напоминайте мне об этом храбреце. Утрата все еще ранит. Так скольким мы заплатили?

Нотариус лизнул палец, перелистнул несколько страниц гроссбуха и начал считать:

– Один, два, три…

– Четыреста четырем, – сказал Балагур.

– А сколько всего человек в Тысяче Мечей?

Нотариус заморгал.

– Считая обслугу и маркитантов?

– Всех.

– Шлюх тоже?

– Их в первую очередь, ибо во всей этой чертовой бригаде они самые усердные работники!

Законник отвел глаза в сторону.

– Э…

– Двенадцать тысяч восемьсот девятнадцать, – сказал Балагур.

Коска вытаращил на него глаза.

– Слыхал я, что хороший сержант стоит трех генералов. Но вы, мой друг, похоже, стоите трех дюжин! Тринадцать тысяч, однако?.. Мы проторчим тут до завтрашнего вечера!

– Вполне возможно, – проворчал нотариус, переворачивая страницу. – Далее у нас идет рота Крапстена, полк Эндиша. Бывший, то есть… полк Эндиша.

– Угу. – Коска откупорил флягу, которую бросил ему в Сипани Морвир, поднес ее к губам, встряхнул и понял, что она пуста.

Хмуро глядя на потертый металлический сосуд, он с неприятным чувством вспомнил насмешливое заявление отравителя, будто люди никогда не меняются. Воспоминание было настолько неприятным, что выпить захотелось еще сильней.

– Прервемся ненадолго, покуда я ее не наполню. Велите тем временем роте Крапстена построиться.

Он поднялся на ноги, поморщился, услышав, как хрустнули больные колени. И тут же расплылся в вымученной улыбке при виде верзилы, который вышагивал к нему по беспорядочно раскинувшемуся вокруг грязному и дымному лагерю.

– Никак мастер Трясучка пожаловал, с холодного кровавого Севера!

Северянин, видно, решил отказаться от красивой одежды. На нем была рубашка из грубого полотна с закатанными по локоть рукавами и кожаная безрукавка поверх. Волосы, которые, когда Коска увидел его впервые, были подстрижены как у какого-нибудь масселийского франта, отросли и превратились в нечесаные лохмы. Он зарос щетиной, а может быть,

отращивал бороду. Но ни длинные волосы, ни борода не могли замаскировать ужасного шрама, пробороздившего щеку и глаз.

– Мой старый партнер по приключениям! – Убийствам, говоря прямо. – С горящим взором! – Буквально, ибо металлический шарик в пустой глазнице горел на солнце ослепительно. – Прекрасно выглядите, друг мой, просто прекрасно! – Как изуродованный дикарь, на самом деле.

– Веселое лицо – веселое сердце. – Северянин усмехнулся криво, поскольку сожженная плоть щеки почти не двигалась.

– Истинная правда. До завтрака улыбнешься – к обеду со смеху укакаешься. Побывали вчера в бою?

– Угу.

– Так я и думал. Вы не похожи на человека, который боится засучить рукава. Крови много пролилось?

– Угу.

– Некоторые люди, однако, на крови жиреют. Вам, поди, такие знакомы.

– Угу.

– А где же ваша нанимательница, моя бессовестная ученица, преемница и предшественница, генерал Меркатто?

– У тебя за спиной, – послышался резкий голос.

Коска обернулся.

– Господи, женщина… когда ты, наконец, отучишься подкрадываться?

Он изобразил испуг, стараясь ни голосом, ни взглядом не выдать внезапного прилива нежных чувств, которые, как всегда, нахлынули на него при ее появлении.

Несколько синяков на лице, щека расцарапана. Но в остальном выглядит хорошо. Очень хорошо.

– Бесконечно рад видеть тебя живой. – Сорвав с головы шляпу с перьями, он опустился перед ней на колени. – Прошу тебя, прости мне тот спектакль. Поверь, я только о тебе и думал все время. Моя любовь к тебе неизменна.

В ответ она фыркнула.

– Любовь, вот как? – Куда сильней, чем она могла себе представить. О чем он никогда ей не сказал бы. – Значит, это был спектакль для моего же блага? Сейчас упаду в обморок от благодарности.

– Готовность падать в обморок – одна из самых привлекательных твоих черт. – Коска поднялся на ноги. – Показатель чувствительного, нежного сердца… Пойдем-ка, я хочу тебе кое-что показать. – Он повел ее к фермерскому дому, чьи свежевыбеленные стены так и сияли под лучами полуденного солнца. И Балагур с Трясучкой потащились следом, как дурные воспоминания. – Должен признаться, помимо желания оказать услугу тебе и мучительного искушения наподдать, наконец, под зад герцогу Орсо, у меня имелись и кое-какие другие пустяковые интересы, касающиеся личной выгоды.

– Некоторые вещи не меняются.

– Ничто не меняется, да и на кой?.. Предложено было изрядное количество гуркского золота… ну, это ты знаешь, сама же первая предложила. А еще… Рогонт был настолько любезен, что пообещал мне, в том случае, – весьма вероятном ныне, – если он сделается коронованным королем Стирии… великое герцогство Виссерин.

Ее изумленный взгляд доставил ему глубокое удовлетворение.

– Ты… чертов великий герцог Виссерина?

– Пожалуй, слово «чертов» я в своих указах использовать не буду, но в остальном все правильно. Великий герцог Никомо – неплохо звучит, да? Сальер, в конце концов, умер.