Лучше умереть!
Шрифт:
— Как же я рад, что у тебя все в порядке, детка! — сказал он.
— О! Все в порядке, папа. Когда ты уехал, я немножко поспала. А проснувшись, почувствовала себя намного лучше. А у тебя, папочка, как дела? Ты меня обрадуешь или хотя бы обнадежишь?
Поль Арман, нисколько не колеблясь, с ходу ответил:
— Да, детка, нам есть на что надеяться.
— Ты сказал Люсьену, что я люблю его?
— Ну ты и чертенок! Ну и даешь! А как же приличия, радость моя? Ну как тут быть? Ты, похоже, совсем забыла о них!
— Нет, папочка, вовсе
— Что я, собственно, и сделал. Вкратце изложил ему наш разговор у Жоржа Дарье по поводу его земельного участка в Альфорвилле, и добавил: « Завод, который я мог бы построить на этой земле, стал бы неплохим приданым для моей дочери».
— В самом деле? А что ответил господин Люсьен?
— Люсьен Лабру — честнейший и щепетильнейший человек, он никак не мог поверить в то, что я не шучу. Всякий разговор о возможном сотрудничестве на равных он считает несовместимым со скромностью занимаемого им сейчас положения.
— Но в конце-то концов он согласился? — спросила Мэри: от всех этих подробностей ее уже бил озноб.
— Да… согласился… но с присущей ему щепетильностью, о которой я уже упоминал, поставил передо мной одно условие.
— Что еще за условие? — дрожа, пролепетала Мэри.
— Ну ты же знаешь: Люсьен — трудяга. И не просто трудяга, а при этом изобретатель. Он изобрел одну весьма хитроумную машину, которая может принести много денег; не сомневаюсь, что так оно и будет. Он хочет внедрить ее, а потом уже возвращаться к сегодняшнему разговору. Машина станет его вкладом — причем весьма весомым — в наш будущий союз, и в этом случае его самолюбие нисколько не пострадает.
Говорил миллионер совершенно спокойно, в голосе его не слышалось ни малейшего волнения, а приведенные им доводы звучали вполне убедительно. Мэри никак не могла заподозрить тут ни малейшей лжи и поверила.
— Подобное решение лишний раз доказывает благородство его души, — молвила она, — я хорошо понимаю и одобряю его. Но кое о чем ты мне все-таки не сказал… Люсьен любит меня?
Для Мэри этот вопрос был наиважнейшим, для лже-Армана — щекотливейшим. Если он не хотел разбить сердце дочери, и тут нужно было прибегнуть ко лжи. И он ответил, но уже не так уверенно:
— Разве кто-то может тебя не любить?
— Это не ответ… Он меня любит?
— Напрямую он не говорил, но, когда речь заходила о тебе, блеск в его глазах и сияющий вид вполне красноречиво свидетельствовали об этом.
Мэри побледнела.
— Ты уверен? — спросила она.
— Да, более чем. Ошибиться тут трудно: на лице его всякий раз появлялось выражение глубочайшей радости.
Лицо девушки прояснилось.
— Впрочем, раз он соглашается на брак, значит, испытывает к тебе настоящее влечение. Люсьен Лабру не из тех, кто способен
— Я тоже так думаю, папа. А скажи… ждать придется долго?
— Вряд ли я могу ответить тебе со всей определенностью. На внедрение изобретения может понадобиться несколько месяцев.
— Ладно! Наберусь терпения. Но Люсьен ведь будет за мной ухаживать?
— Ты же знаешь, как он застенчив.
— Застенчивость не в силах заставить молчать того, кто любит. По крайней мере, я наверняка теперь буду чаще с ним видеться. Ведь ты уже можешь обходиться с ним не как с обычным служащим, а как с будущим зятем…
— Разумеется… Люсьен станет чаще сюда приходить.
— И подтвердит ту добрую весть, что ты мне сегодня принес?
— Несомненно.
— Ну вот, теперь я довольна, — радостно объявила Мэри, — и буду ждать столько, сколько нужно. Только, папочка, постарайся все-таки как-нибудь сократить это долгое ожидание.
— Обещаю! Я ведь не меньше твоего заинтересован в том, чтобы брак был заключен как можно скорее.
— Какой ты у меня хороший!… И благодаря тебе твоя дочь станет счастливейшей из женщин!
За разговором они пропустили то время, когда обычно садились за ужин. Мэри взяла отца за руку и потащила в столовую. Поль Арман с ужасом думал, как же ему теперь выбраться из того тупика, в который он попал, пообещав дочери сделать то, что вовсе не в его силах. Но внезапно лицо у него прояснилось: его осенила одна идея. За столом Мэри овладело безудержное веселье; оно и потом не оставляло ее в тот вечер; возвращаясь к себе, она выглядела буквально другим человеком и вовсе не похожа была на больную.
«Этот брак несомненно спасет ее, — думал миллионер, — значит, нужно как-то все устроить».
На следующий день ему предстояло отправиться в Курбвуа очень рано, чтобы проследить за упаковкой станков, отправляемых в Бельгард, где на берегу Роны шло крупное промышленное строительство. Главный механик и двое рабочих-наладчиков должны были сопровождать груз, дабы по прибытии на место установить станки и привести их в рабочее состояние. Это займет две-три недели.
Была суббота. Груз по железной дороге должен был отправиться в понедельник. Когда миллионер прибыл на завод, Люсьен Лабру уже был на месте и давал необходимые указания рабочим. Арман сердечно пожал ему руку. Молодой человек, после вчерашнего разговора ожидавший весьма холодной встречи, горячо ответил на рукопожатие.
— Ну как бельгардский заказ? — спросил хозяин.
— Все в порядке, сударь. Теперь совсем недолго; через час начнем упаковывать.
— Завтра утром, как можно раньше, ящики должны быть доставлены на железнодорожную станцию… Вы поговорили с механиком и рабочими, которые поедут устанавливать машины?
— Они выезжают в понедельник утром.
— В Бельгарде нужно взять проект нового цеха… и я вот о чем подумал… Было бы очень кстати, если бы вы сами туда съездили.