Лучше умереть!
Шрифт:
— Если вы считаете нужным, я готов.
— Полагаю, это необходимо. Ведь речь идет о предприятии, с которым мы заключаем — и будем заключать — крупнейшие сделки. Я сейчас должен оставаться здесь, и было бы неплохо, если бы вместо меня туда съездили вы. А каково ваше мнение, дорогой Люсьен?
— Оно идентично вашему, сударь. Когда я должен уехать?
— В понедельник, тем же поездом, что и механик с рабочими. Сегодня во второй половине дня я вас подробно проинструктирую. Вы, я полагаю, проследите за тем, чтобы вечером все как следует погрузили, а на рассвете доставили на станцию?
— Я останусь здесь на ночь, сударь,
— Буду вам очень признателен. Разумеется, вы получите возмещение дорожных расходов — пять тысяч франков.
— Это слишком много…
— Я так не считаю. Надеюсь, вы ежедневно будете писать мне, как продвигаются наши дела в Бельгарде.
— Непременно, сударь.
На этом они расстались. Поль Арман направился в свой кабинет.
«Добиться желаемого оказалось совсем несложно, — уединившись там, сам с собой рассуждал миллионер. — Люсьена Лабру не будет здесь две недели, а если понадобится, найду способ продлить его отсутствие. Пока его нет, я смогу навести все необходимые справки. И что за женщина его так окрутила? Что еще за интриганка, на которой он обещал жениться? Хотел бы я это знать… и горе той, что решила соперничать с моей дочерью! Да я просто уничтожу ее…»
— Уничтожу… — произнес он через некоторое время. — А ведь это то самое преступление, что я совершил двадцать один год назад… Да, но если только так можно спасти жизнь моего ребенка, я не стану раздумывать. К тому же, провернуть все, нисколько себя не скомпрометировав, легче легкого. Теперь я достаточно богат — заплачу, и эта женщина исчезнет.
Бывший мастер быстрыми шагами расхаживал по кабинету из угла в угол; внезапно он остановился.
— Но тогда нужен сообщник… — прошептал он. — А значит, я попаду под власть того человека, и он будет мною вертеть, как это делает негодяй Соливо… Соливо… — повторил он. — А почему бы мне к нему и не обратиться? Он заинтересован в том, чтобы услужить мне, а возможность получить лишние деньги сделает его способным на все. Нет, определенно: Овид — именно тот, кто мне нужен; но прежде всего необходимо узнать, что же это за девица, которой Люсьен поклялся хранить верность. Вот болван! Когда ее не станет, он с величайшей радостью готов будет принять и мои миллионы, и руку Мэри в придачу! Осталось лишь удостовериться, что на Овида в данном случае можно рассчитывать. Вечером зайду к нему.
Около четырех Люсьен Лабру доложил, что машины для Бельгарда упакованы и их уже грузят на подводы.
— Хорошо… — ответил промышленник, взяв со стола какие-то бумаги, — вот план работ, которые предстоит провести в Бельгарде, и проекты будущих заказов. А по этим двум чекам вы получите деньги в кассе; один — на пять тысяч франков — вам, на дорожные расходы; другой — на пятнадцать тысяч — на оплату расходов рабочих, сопровождающих груз. Я очень ценю вашу активность, дорогой Люсьен.
— Положитесь на меня: все будет сделано как нужно.
— Тогда счастливого пути, мальчик мой; пишите мне каждый день.
— Непременно.
Люсьен Лабру пожал протянутую хозяином руку и ушел. Промышленник вышел и сел в карету.
— В Батиньоль… улица Клиши. Остановитесь, как только до нее доедете…
Когда карета остановилась в указанном месте, Жак Гаро вышел, приказал подождать и отправился пешком. Вскоре он оказался перед стеной, в которой была небольшая дверь. За стеной виднелась крыша окруженного деревьями
— Это ты, братец! Вот так удача! Минут через пять ты бы меня уже не застал.
— У тебя какое-то неотложное дело?
— Ничего подобного. Просто хотел перед ужином прогуляться по бульварам.
— Тогда останемся здесь, поговорить нужно.
— Слушаюсь, братец.
Разговаривая с «родственничком», Овид внимательно его разглядывал. Лицо у «братца» выглядело мрачным. Поэтому дижонец решил, что визит этот вызван какой-то веской причиной.
— У тебя что-то не ладится? — тихо спросил он.
— Идем к тебе, расскажу.
Овид провел его через садик в дом, открыл дверь и пригласил в тесную, обставленную простой, но добротной мебелью, очень чистую комнату.
— Видишь, братец: с тех пор, как я живу на свою, а точнее — на твою — ренту, мой дом содержится в полном порядке! — со смехом сказал Соливо. — У меня есть служанка, она же исполняет роль лакея. Никакой роскоши я себе позволить не могу, но мебель все же довольно милая. Как на твой взгляд?
— Устроился ты прекрасно, но речь пойдет не о твоем житье-бытье. Я пришел по очень важному делу. Поужинаем вместе. В прошлый раз я, помнится, отказался, а сегодня готов принять твое приглашение.
— Может, за ужином и поговорим?
— Нет.
— Ну и ну!… Значит, беседа должна проходить при закрытых дверях? Тогда, наверное, дело серьезное…
— Это уж как решишь.
Овид предложил ему стул, но знаменитый миллионер продолжал стоять; затем он провел рукой по лбу и сказал:
— В Курбвуа ты меня заверял, что я всегда могу рассчитывать на твою помощь.
— Я и сейчас готов это повторить; ведь раньше я мечтать не мог, что ты так меня поддержишь. А оказывается, я плохо о тебе думал! Ты не мелочился… не торговался, и это мне очень понравилось. Поэтому я и в самом деле готов тебе помочь — если, конечно, это в моих силах.
— И готов сделать все, что я прикажу? Вдумайся-ка получше в значение слова — ВСЕ…
Овид пристально посмотрел на «братца», и во взгляде его появилось какое-то особое выражение.
— Да, черт возьми! Я ведь не дурак! «ВСЕ» означает, что я должен повиноваться любому приказу, даже если речь пойдет о необходимости устроить небольшой пожар, как некогда сделал ты. Так?
— И даже более того.
Дижонцу почти удалось скрыть свое изумление; он пробормотал:
— Черт побери! Черт побери! Значит, дело мы будем иметь не с огнем, а с кровью, да?
— И что ты на это ответишь?
— Что такого рода делами еще не занимался. Я славный парень, нрав у меня кроткий, проблемы я склонен решать полюбовно.
— Речь идет о моем спасении. А значит, о спасении твоего теперешнего положения!
— Тебе всерьез что-то грозит? — живо спросил Овид; мысль о том, что он может потерять свою ренту, не на шутку напугала его.
— Да.
— Тогда я готов на все… решительно на все. Тот, кто угрожает тебе, угрожает и мне. Ты — мой источник финансов, и я вовсе не хочу, чтобы с тобой что-то случилось! Неужели двадцать один год спустя всплыло на поверхность твое прошлое? Если так, то какое это имеет значение — срок давности-то истек.