Лучшие уходят первыми
Шрифт:
От Чумарова несло перегаром и какой-то сладковатой дрянью. Он стал жадно пить из горлышка. Лицо его покраснело и намокло от слез, с усилием дергался жирный кадык. Утершись рукавом, Чумаров застыл, уставясь остекленевшим взглядом в угол комнаты. Федор, которому надоели спектакли, собирался призвать допрашиваемого к порядку, но тут он вдруг заговорил, и столько страсти было в его голосе, что Алексеев замер с открытым ртом.
– Я ее ненавижу! – выкрикнул Чумаров. – Ненавижу! Грубая, мерзкая баба!
– О ком вы, Виктор Данилович?
– О моей
– Почему же вы не развелись? – спросил Федор.
Вопрос был не профессиональным, а человеческим.
– Потому что не встретил своей женщины раньше. А сейчас встретил. У нас были такие планы! Я ведь здесь совсем отупел от коммерции, от Регины, от ее папаши. Я тонул, а Людмила… она меня вытащила. Вы себе не представляете, каким она была человеком! Мы собирались открыть собственную студию. Людмила даже спонсора нашла – Валерия Рунге, племянника нашего известного мецената. Они познакомились, когда она делала передачу о его дяде. Валерий – богатый человек, мы очень на него надеялись. Он живет в Швеции, бывает здесь наездами. Его мать вышла замуж за шведа, когда он был еще ребенком. Он очень хороший человек, глубоко порядочный, бессребреник – другой бы судиться стал за наследство, а он и не поморщился. Как вы знаете, старый Рунге оставил все историческому музею. Валера обещал дать денег. Мы были так рады… Вы себе не представляете, как мы радовались!
– Почему вы скрыли ваши отношения с Герасимовой?
– Не знаю… – промямлил Чумаров. – Это было таким ударом… я испугался! Знаете, мне всегда нужно подумать… Когда вы пришли, мы тут еще ничего не знали… То есть знали, но не думали, что это Людмила. Когда вы сказали… сообщили… я чуть… вы себе не представляете! – Чумаров смотрел на капитана затравленным взглядом, и Федор невольно начал испытывать к нему что-то вроде сочувствия.
– Виктор Данилович, я уже спрашивал вас… Спрошу еще раз. Над чем работала Герасимова в последнее время? Неужели вам ничего об этом не известно?
Чумаров задумался. Потом сказал виновато:
– Не знаю, честное слово. Понимаете, Людмила была очень самостоятельным человеком. Она никогда не делилась своими замыслами и не нуждалась ни в чьих советах. Она всегда знала, что делает. Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Может, в ее бумагах… Ваши люди их просматривали. Хотя не думаю. У нее был диктофон… все ее идеи хранились там.
– Скажите, Виктор Данилович, ваша жена знала об отношениях с Герасимовой?
– Знала. У нас в городе ничего не утаишь. Я никогда не думал, что это ее так взбесит. Раньше… во всяком случае… ей было чихать. Она тоже не ангел, между нами…
– Вам известно,
– Известно. Регина выложила мне все в тот же день. В ней яду больше, чем в кобре. Она ненавидела Людмилу.
– Вы знали о намерении Герасимовой встретиться с вашей женой?
– Ничего я не знал! Если бы я только знал! Я попытался бы отговорить ее, зачем дразнить гусей? Хотя… не знаю. Она всегда шла напролом.
– А каковы были ваши планы? Развод? Новый брак? Когда это должно было случиться?
– Людмила хотела как можно скорее. Сейчас в городе находится Валерий Рунге, мы должны были встретиться, обсудить детали финансирования. Думаю, где-то к концу лета… Открыть новый канал не так-то просто. Конкуренция дикая, сами понимаете. Мы рассчитывали… знаете, имя Людмилы тоже капитал, да и мой опыт…
– Сейчас, как я понимаю, ваши планы меняются? – спросил Федор, хотя спрашивать об этом не собирался.
Чумаров пожал плечами:
– Одному мне не потянуть, мое имя далеко не капитал. И если я разведусь с женой, то потеряю работу, сами понимаете. Тесть меня выбросит из студии, как паршивого щенка. Не знаю…
– Понятно… – протянул Федор. – И еще вопрос, Виктор Данилович. В ту пятницу Герасимова ушла из студии днем и, как показал один из свидетелей, собиралась поработать дома. И тем не менее она вернулась около восьми вечера, всего на час. В девять с минутами она ушла, и с тех пор ее никто уже не видел живой. Вам известно, зачем она была здесь?
– Неизвестно, – ответил Чумаров. Лицо его стало пепельным. – Она зашла ко мне на минуту… мы перекинулись парой слов. Мне показалось, она спешила…
– Она не сказала, куда идет?
– Нет, нет… ничего такого она не говорила… Я думаю… – сказал он нерешительно, – я думаю, она могла вернуться за материалами… Возможно, она хотела их кому-нибудь показать…
– Кому?
– Понятия не имею… Она никогда не говорила о своих замыслах. Во всяком случае, со мной. Это может показаться странным, но… понимаете, я… как бы это сказать… Одним словом, я несколько консервативен, и у нас бывали разногласия по поводу тематики. Честное слово, мне ничего не известно. Честное слово… – Чумаров приложил руки к груди в умоляющем жесте. Жалкие нотки звучали в его голосе. – Вы мне верите?
«Новый телеканал? Конкуренция? – раздумывал Федор, шагая по улице. – Чем не мотив для убийства? Торговая марка Людмилы Герасимовой имеет вес. Имела, – поправился он. – Имела, а теперь не имеет. И опасности она ни для кого уже не представляет. Вот именно, Герасимова сейчас не представляет ни малейшей опасности. Ни для конкурентов, ни для оскорбленной жены».
Тут ему пришло в голову, что владелица салона мод является одновременно и конкурентом, и оскорбленной женой. Она соврала ему, что ничего не говорила мужу о встрече с Герасимовой. А Чумаров? Тоже лжет? Оба лгут? Скрывают, умалчивают…