Лучший подарок для генерала
Шрифт:
Мной первый шаг был сделан. Теперь нужно дождаться ход другой стороны. Жизнь странным образом была похожа шахматы. Белые пошли.
Я бросила на Вильгельма вопросительный взгляд и увидела, что глаза его закрыты. Что ж, черным нужно было время, чтобы обдумать ход. И мне не стоило им мешать.
Так и мне никто мешать не стал. Я спокойно спустилась по ступеням и ушла к себе.
Стук в дверь раздался через десять минут.
— Открыто!
Дверь я не стала запирать. Зачем? Не для того была спета песня. Я повернулась
Волнительно от того, что судьба дала мне шанс вновь встретиться с Вильгельмом. Страшно от мысли, что он не придет. В отражении в стекле появился знакомый силуэт. Он прошел комнату насквозь, остановился за спиной, положил мне на плечи руки. Я почувствовала на шее горячее дыхание, и сердце мое замерло от предвкушения.
— Ты действительно хотела, чтобы я пришел?
Так хотелось ответить: «Да!» Но, голос отказался мне повиноваться. Я молча прижалась щекой к его ладони, надеясь, что это куда понятнее слов.
— Птаха…
Первый поцелуй пришелся в шею. В самое ее основание. Второй в плечо. Я не успела понять, как это произошло, только сильные руки меня повернули, схватили за талию, подняли и усадили на подоконник.
Вильгельм оказался у меня между ног.
— Птаха… — повторил он осипшим голосом. — Моя птаха.
Я закинула голову назад, коснулась затылком холодного стекла и закрыла глаза. Все было как в тумане.
Его губы скользнули в ложбинку на груди. Пальцы рванули застежки, не оставляя платью ни единого шанса на спасение.
А дальше разум меня покинул полностью.
Сколько времени продолжалось это безумство? Кто его знает. Только, когда я пришла в себя, за окном уже занимался рассвет.
Вильгельм, закинув руки за голову, вольготно устроился на кровати. Я оперлась на локоть, глянула на него сверху. Красив, чертовски красив. Ничуть не хуже, чем десять лет назад. Скорее наоборот. Мышцы за эти годы стали рельефными, налитыми. Губы приобрели жесткость. В углах рта залегли упрямые складки. Виски припорошило серебром. На груди в завитках появилась редкая проседь.
Я вдруг поймала его взгляд и смутилась. Вильгельм смотрел задумчиво, мечтательно. В серых глазах его были нежность, горечь и сожаление. Странный коктейль.
Чтоб скрыть смущение, я пробежалась ладонью по его груди и накрутила на палец завиток. На губах его появилась довольная улыбка.
Пауза, казалось, затянулась до бесконечности. Надо было о чем-то спросить. Только о чем?
— Ты уже до генерала дослужился?
Какой же глупый вопрос!
Впрочем, Вильгельм охотно ответил:
— А что толку? Что мне от этого чина? Всю жизнь один. Ни семьи, ни детей…
— А почему ты тогда…?
Я не договорила, прикусила губу. Вильгельм слегка переменился в лице. Волшебная атмосфера испарилась в один миг, словно ее и не было.
—
— Все сразу.
— А ты сама не знаешь? — усмешка стала еще горше.
Я покачала головой. Он отодвинул меня и пружинисто поднялся. Прошел к камину, туда, где были разбросаны его вещи. Прямой, красивый, как античный бог. Замер возле огня, словно хотел дать мне возможность, вдоволь наглядеться на него со спины. Пламя отбрасывало блики на его изумительное нагое тело, еще ярче вырисовывая все бугры и рельефы.
А потом он подхватил с пола фрак, что-то вынул из кармана и вернулся назад. Мне под бок упал пожелтевший от времени, свернутый вдвое конверт.
— Смотри, — сказал Вильгельм, — если у тебя такая короткая память.
Больше на его лице не было ни нежности, ни мечты. Лишь холод и отстраненность.
Я даже растерялась. Кто бы смог объяснить, что вдруг случилось?
— Смотри! — повторил он. — Или совесть мучает?
Мои пальцы подняли конверт, развернули его, разгладили. На постаревшей от времени бумаге было написано:
«Графу Вильгельму Ратье от Селии Дерли»
— Что это?
Почерк был мой. Но я такого точно не писала. Вильгельм поморщился.
— Птаха, тебе не надоели еще эти игры? Тебя все равно здесь не видит никто, кроме меня. Хоть сейчас постарайся быть честной. Там внутри все написано. Ты мне еще десять лет назад все прекрасно объяснила. Читай! Освежи память.
Он вновь отошел к камину и принялся одеваться, ничуть не стесняясь наготы. А я достала из конверта письмо. В глазах стояли слезы обиды. Пальцы слегка дрожали, и я никак не могла сложить буквы в слова.
— Вспомнила? — бросил он не оборачиваясь.
— Как можно вспомнить то, что видишь впервые! Вильгельм, я не писала тебе это письмо!
— Хватит лгать! И делать из меня дурака не надо. Зачем я вообще сюда пришел? Поддался на твои уловки. Идиот…
Он резко обернулся, уже полностью одетый. Хотел что-то сказать, но только махнул рукой.
— Впрочем, я не буду это обсуждать с тобой! Какой смысл? Ты все равно не признаешься!
Он сунул руку в карман, достал оттуда медальон на длинной цепочке и бросил на простыню.
— Его тоже можешь оставить себе. Мне он больше не нужен. Хватит…
И вышел.
Я резко села, скрестив по-турецки ноги и совершенно забыв, что на мне ничего нет, а дверь не заперта. Слезы текли потоком — на щеки, на губы. Соленые капли падали с подбородка на грудь. Глаза выхватывали из текста отдельные фразы, но и этого было достаточно:
… к сожалению, наши отношения лишены будущего…
… ваше скромное финансовое состояние не способно удовлетворить мои потребности…
…я надеюсь, вы проявите благородство и не станете искать со мной встречи…