Луна, луна, скройся!
Шрифт:
— Ты меня не бойся, я тебе в дедушки гожусь. Вот у меня внучка есть как ты, я на тебя гляжу, думаю: Господи мой Боже, не дай, чтоб с ней случилась такая беда. У тебя будет свой номер, своя постель, и я всем скажу, чтобы никто не вздумал и подойти к твоей двери, не то отведает моего ножа. Боже мой! Такой ребёнок должен всего бояться, искать милости на улицах, Боже мой, Боже!
Что ж, теперь у меня есть ужин и постель. И в неё действительно никто не пытается завалиться, так что я чудесно высыпаюсь. Правда, один человек всё-таки входил в мою комнату, сумев неизвестным образом миновать
Несмотря на то, что Олита, по местным меркам, крупный город, достопримечательностей здесь только две: обязательный в польских городах памятник Стефану Баторию (который для жителей Республики примерно то же, что в Венской Империи — премьер д’Эсте) и братская могила русских солдат с мемориалом, возведённым на деньги России после заключения мира в тысяча девятьсот сороковом. На каждой второй вывеске — слово Alytus как часть названия. Вроде бы по-немецки название тоже на «А» — непонятно, почему у поляков на «О». Спросить об этом, впрочем, некого.
Засев с чашкой кофе и тостами в неожиданно дешёвом привокзальном кафе (где я оказываюсь единственным посетителем женского пола), я размышляю.
Где-то в черте Олиты находится одна из чародейских могил, но, похоже, именно про эту местные не знают, иначе бы достопримечательности было три. С какой стороны схватиться за проблему её поиска, я даже не представляю — просто какое-то ощущение беспомощности. Надо как-то сосредоточиться. Ужасно не хватает пуговиц, выброшенных на Марчина, пальцы даже шевелятся от желания их перебрать.
Вздохнув, я закрываю глаза и представляю себе россыпь разноцветных кружков с дырочками и петельками на фоне белой простыни или скатерти.
Мне надо узнать, где могилы — отодвигаю большую чёрную пуговицу вверх. Мне надо в это время где-то жить и как-то питаться — зелёная пуговка от моей детской курточки оказывается рядом с чёрной. Очевидно, что мне надо как-то расспросить жителей и при этом не выглядеть странно — вверх скользит совсем крошечная перламутровая пуговка. От кого ожидают расспросов о могилах? От журналистов — но я не похожа на журналистку. От туристов — но им рассказывают о могилах известных, а мне нужны слухи и сплетни, городские легенды и детские страшилки. Студентка-фольклористка! — в верхний ряд торжествующей точкой ложится алая пластмассовая пуговица.
Я гордо окидываю взглядом получившуюся линию… ой, ёж ежович, жильё! Впрочем, моя же легенда мне в помощь. Я-то никогда не бывала студенткой, но слышала, что практически вся Европа покрыта сетью специфических студенческих гостиниц, отличающихся, с одной стороны, низким уровнем сервиса, а с другой, относительной чистотой и безопасностью, а главное, дешевизной. Открыв глаза, я вынимаю и пересчитываю деньги. После завтрака осталось сто шестьдесят злотых. Если хватит хотя бы на три дня цивилизованной жизни, уже хорошо. Всё-таки для пастьбы в вольных пампасах я не гожусь — я с содроганием вспоминаю идиотское путешествие по окрестностям Будапешта этим летом. Как оно могло вообще показаться хорошей идеей?
Найти колледж не составляет большого труда, хотя и отнимает некоторое время. Выяснить у студенток, где можно
Поразмыслив, я снова направляюсь к колледжу, по дороге купив блокнот и ручку (ещё минус восемь злотых, но что поделать).
— Одну девчонку убили ещё после войны на мосту через Неман, на том, по которому трасса идёт до Тракая. Повесили вниз головой на перилах, проткнули насквозь арматуриной, чтобы тело не шаталось, и ещё и шею вскрыли. Выпустили кровь. И при этом всё это снаружи перил делали, прикинь? Как будто кто-то, кто летать умеет. Так вот, у неё на шее был медальончик с портретом её парня. Он исчез, наверное, упал. Парень её, когда узнал про убийство, с крыши прыгнул. Ну вот, ночью под тем мостом нельзя ходить, хотя там и дорожка пешеходная. Потому что она там ходит, ищет медальон. Там даже бродяги не ночуют.
Студенты рассказывают охотно. Одни искренне жаждут помочь с моим «исследованием», другим хочется поболтать. Парни пытаются произвести впечатление, кокетничают, строят глазки. Приводят друзей, подруг, которые тоже хотят рассказать.
Я всех благодарю и старательно конспектирую. Не потому, что всё рассказанное имеет ценность — для поддержания образа.
— У одной статуи на кладбище всё время поутру был рот выпачкан красным. Сторож каждое утро мыл и мыл, думал, что хулиганы балуются. А однажды его нашли возле статуи лежащим, у ног. У него горло было разорвано, а у статуи снова рот в красном. И судмедэксперты сказали, что в его крови. Теперь ей никто лицо не моет, а сторож ночью запирается в сторожке и не выходит. Она там так и стоит, с кровавым ртом. Её все знают.
— Да, мы, когда к бабушке на могилу ходим, её видим. Рот весь в засохшей крови. Такая милая девушка на вид, и рот весь в крови. Жуть.
Я не сразу поняла, что удивляет меня в Олите. Но потом дошло — я здесь не выгляжу странно, экзотично или, как говорят, «с изюминкой». Блондинов всех мастей и оттенков большое количество, как раз черноволосых и просто тёмненьких мало. Курносые лица тоже встречаются часто, по крайней мере, чаще, чем в Галиции. Я впервые за долгое время вообще никак не выделяюсь из толпы. Разве что обувь у меня необычная. Удивительное ощущение. Удивительное.
— А ещё иногда люди пропадают. Просто шёл ночью человек, а утром никуда не дошёл. А рядом следы подков. Только идти по следу нет никакого смысла, он вскоре обрывается.
— Да, ещё говорят, что земля в следах спечённая, как от огня.
— А я слышала, что в следах — запёкшаяся кровь.
— А я слышала, что это какой-то польский пан развлекается и ночью охотится на литовцев.
— Подожди, а в позатом году он утащил старика-поляка.
— А тела потом никогда не находят.
— Да, никогда.