Лунный воин
Шрифт:
– Господин Имори дал мне это письмо вечером накануне гибели, – шмыгая носом, рассказывал Хасси. – Ты, говорит, дорогу знаешь, вот и поезжай, да поторопись. А у меня, как назло, живот прихватило. Сейчас думаю, хорошо, что не выехал вечером, – как раз за воротами угодил бы в лапы убийцам. А утром такая суета поднялась, все обо всем забыли – до письма ли! Тут же заявились люди префекта, устроили обыск, бумаги мешками увозили, да ругались, что все зашифровано…
«…ты неумышленно ввел меня в заблуждение, предложив две задачи, когда на самом
– …а на следующий день я захожу в покои господина Имори, чтобы принести жертву на поминальный алтарь, и вижу – все раскидано, пол выпотрошен, мебель переломана, хотя накануне мы все прибрали… И – никаких следов, никто никого не видел, будто опять бесы побывали. Кто там был, что искал? Тут-то я и вспомнил про письмо. Долго колебался – не отдать ли его, от греха подальше, в канцелярию наместника? Кто его знает, что в этом письме, если за него господина убили? Может, такое, что мне тоже на месте голову срубят! В общем, мучался, мучался, да и решил все-таки выполнить волю покойного – отвезти его к вам, – закончил Хасси и жалобно посмотрел на Кагеру. – А вы меня уж отблагодарите…
– Непременно, – пробормотал Кагеру, быстро дочитывая письмо.
«В попытках разобраться, какое отношение имеет рыбацкий мальчик Мотылек к княжескому роду Аозора, я совершенно забыл выяснить одну важную деталь – при чем тут наш всенародно обожаемый наместник Вольгван Енгон. Когда я спохватился, то обнаружил такую неприятную вещь, как параллельное расследование, и неожиданно оказался как бы между молотом и наковальней…»
– Как же тебя отблагодарить-то? – рассеянно спросил Кагеру, сворачивая письмо.
Хасси неожиданно спрыгнул с веранды и опустился на колено.
– Позвольте мне остаться у вас!
– Что?!
– Господин лекарь, я не хочу возвращаться! Те невидимые бесы меня погубят, это уж точно – поймают, станут выпытывать о письме, а я боли ужасно боюсь…
– А меня не боишься? – усмехнулся Кагеру, спрятав письмо в рукав. – Про меня тут говорят, что я колдун.
– Ну что вы! Я вас давно знаю! Вы – человек праведный, живете добродетельной уединенной жизнью, ребятишек вот учите, к тому же целитель. А если и колдун – что с того! Я пересижу у вас в лесу до весны, отплачу усердной службой, а потом, когда это убийство забудется, вернусь в столицу или переберусь в Сонак…
– А семья твоя как же? Ведь искать будут.
– У меня
Кагеру размышлял.
– Кто еще знает об этом письме, кроме тебя?
– Никто! – пылко заявил Хасси. – Поверьте, сударь, я нигде не наследил. Вам опасаться нечего.
Знахарь думал недолго. Он всегда быстро принимал решения.
– Хорошо, – сказал он. – Договорились.
– Благодетель! Спаситель!
Кагеру оглянулся, подозвал Головастика.
– Мой ученик тебя проводит. Слышал, Головастик? Идите через старую вырубку.
Головастик непонимающе взглянул на него – и вдруг побледнел.
– А я тут еще задержусь, у меня дела, – объяснил Кагеру.
– Век буду благодарен!
Вскоре Хасси с Головастиком ушли. Знахарь просидел на веранде у старосты до самой темноты – попивал чай, отпускал шутки, выслушивал местные сплетни. Мотылек так заигрался в саду – на сосне дети старосты, оказывается, построили наблюдательный пост, – что забыл обо всем на свете. Только когда Кагеру собрался в обратный путь, Мотылек заметил, что пропал Тошнотник.
Когда Кагеру с Мотыльком вернулись домой, там было темно, холодно и пусто. Кагеру велел мальчику зажечь светильники, раздуть огонь в жаровне, улегся возле нее, завернувшись в одеяло, и принялся снова, вдумчиво, перечитывать письмо Имори. Мотылек сам разогрел кашу-размазню с древесными грибами, наскоро поужинал, подсел к жаровне. Стылая ночь за окнами дышала чем-то жутким, словно поблизости бродил голодный бес.
Мотылек был недоволен учителем. Зачем знахарь отправил Хасси ложным путем – на старую вырубку, да еще Головастика погнал в такую даль? Не хочешь брать слугу в дом – так и скажи ему об этом, а обманывать-то зачем?
Головастик с Тошнотником вернулись около полуночи, грязные и мокрые до нитки. Волк запрыгнул на помост веранды, с довольным видом развалился на боку у двери, утомленно вытянул лапы. Кагеру поднял голову, посмотрел на него изучающим взглядом и сказал:
– Ага. Как я понимаю, Тошнотника можно сегодня не кормить.
Головастик, наоборот, был весь зеленый, выглядел скверно, как будто заболел. Пряча глаза, он буркнул, что ужинать не станет, и скрылся в своей каморке.
– А где слуга? – наивно спросил Мотылек.
Среди ночи Мотылек проснулся от странного скулежа. Оказалось, это плакал Головастик.
– У меня ничего не получается! – тихонько причитал он. – Никогда я не стану настоящим мокквисином!
– Ты чего? – Мотылек сел в постели.
– Надо не бояться! – страдал Головастик. – Настоящий мокквисин бесстрашен! Он не боится ни темноты, ни бесов, ни диких зверей… Не боится смерти, не боится убивать… А я бою-у-усь!
Мотылек слушал его, испытывая и жалость, и неприязнь, и ничего не понимал.
Глава 4
Торговка священными жабами
Жаркое солнце взобралось под самый купол неба, да там и уснуло. В горячем воздухе – ни дуновения. Улицы Чигиля опустели, улеглась пыль, тряпками повисли вымпелы на воротах управы. Только в таверне на рыночной площади кипит жизнь. Двухэтажный дом с открытыми галереями, который занимает таверна, выходит на две улицы. Внизу, в большом зале, почти нет свободных столов. Народ здесь обедает простой – по большей части торговцы с рынка, а потому внизу всегда шумно, натоптано и дымно. Наверху, на галереях, тише и свободнее, и публика тут более изысканная.