Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
– Можешь, но зачем же избрал специальность не главную на комбинате?
– Меня вполне устраивает скромное положение. Был солдатом и горжусь.
Никакой зависти к положению командного состава я не испытывал. У нас на
площадке бывали академики, конструкторы космических кораблей. Может, и я
ударюсь в науку, а пока остановлюсь на рядовой роли. Извини, папа, я не хочу
быть звездохватом, и без меня таковских с излишком.
Леонид шаловливо подскакивал на диване,
– Уймись, - крикнул ему Камаев.
– Кабы шуточный разговор... Все
придуриваешься.
Поглаживая длинными ладонями длинные веки, Леонид сказал:
– Мне, Сергей Филиппович, незачем трехколесный велосипед, а Славке
опека. Парнище мозговит, плюс армейская закваска, плюс испытания судьбы.
– «Испытания»? Вот у нашего поколения действительно были испытания.
Нет, наверно, на земле таких проб, на которые нас не испытывали. Ан в нас та
же прочность, те же надежды.
– Да, пап. Но я ведь твой продолжатель. Кстати, нашему поколению очень
многое доверяется.
– А кто над вами?
Леонид рассмеялся:
– Детские ясли. Слушай, именитый доменщик Камаев, брось
политпросвещение. Славка самый что ни на есть нашенский.
– Какой такой вашенский?
– Корневой системы рабочего класса.
– Выражаешься ты, зима-лето, кучеряво.
– Выражаются матерщинники. Я высказываю лично скумеканные
соображения.
Леонид говорил полушутя-полусерьезно, и Вячеслав махнул рукой, чтобы
он замолчал.
Вячеславу захотелось достойно завершить спор с отцом, который, как ему
представлялось, замкнулся в рамках своего поколения. Эту особенность
Вячеслав замечал в пожилых людях и для себя называл ее дефектом старости.
То, что в мыслях отца проявился дефект старости, показалось ему
случайностью.
– Не волнуйся, пап. Продолжим, возвысим, передадим детям.
– Аспирантура!
– крикнул Леонид и, улыбаясь, проводил по длинным щекам
длинными ладонями, будто умывался.
– Вы, пап, пока что умней нас. В практическом смысле. Но мы понимаем
больше, вынуждены понимать больше: первопуток, а вы наставили на нем
барьеров, стен, заграждений.
– Смелоа.
– Мы были бы худыми наследниками... Пап, надо вовремя сознавать
изменения в обществе, в людях, регулировать...
– Так что же ты? Ых!
– обрадовался Камаев.
– Я и регулирую, что на домне,
что в семье.
– Академия! Заарканил он тебя, Славка. Лапки вверх - и молчи.
– Ничего не заарканил.
– В цех ко мне собирался работать и такую пилюлю преподнес...
– Заваруха! А?!
– Погоди, Леонид, проблема ж важная, -
– У нас нет мелких проблем. Все проблемы огромадные, эпохальные.
– Прекрати клоуна из себя строить.
– Ты без окрика, знатный Камаев. Ты шибко серьезный, а я шибко
несерьезный, ты шибко правильный, а я шибко вольный. Все для тебя важно, а
для меня смехотворно. Равновесие!
– Сын, неужели ты из-за Томки? Одно дело чувство, другое - труд. Одно,
может, на месяц, в крайности на годы, труд - на всю жизнь.
– Я едва через порог, ты не вгляделся, что мне по нутру, и сразу
предписывать. С меня армии довольно.
– Круши, Славка, уставников.
– Если в чем пережал - давай не сердись, сын. Мы должны блюсти народную
мораль, а не какую-нибудь шалопутно-европейскую.
– Во, откровенность!
– вставил Леонид.
– Шито-крыто не по мне.
Противоречия не позволяют уныривать от правды. Ты давил на Славку,
заслуженный Камаев. Он мне говорил: не по духу ему тиранство. И как ты еще,
Славка?... В тебе кто просыпается под нажимом?
– Дядя Лень...
– В ём просыпается тираноборец.
– Ерник ты, ерник, Ленька. Ну так что, сын? Переоформим тебя из копрового
в доменный?
– Ты что? Меня за ничевоку сочтут. Я бегал с ним, унижался, устроил. Блажи
в меру, - запротестовал Леонид.
– Сынок... А ты, Леня, сейчас шаляй-валяй относишься к его будущему. Ты
утихни. Сынок, ты нам с матерью очень трудно дался. Ты не помнишь всего, по
малым своим летам не мог запомнить. В природе человеческой забывать, не
ценить великую заботу, еще и обостряться за то, что она была. О родительской
заботе нечего и говорить. Она воспринимается как положенная, с привкусом
господствования: дань русских, что ли, князей татаро-монголам, оброк крестьян
помещикам... Леонид, помолчи. Получать с ясновельможной благосклонностью.
Получать, не делая попытки оценить, каким усилием и страданием дались
«дань» и «оброк». Получать не без пренебрежения.
– Во, люблю умственный анализ! Что водится, об этом надо заключать. Я
редко встречал благодарных людей, детей - тем паче.
– Не о благодарности я. Это раньше, когда на старости лет родители
попадали в закономерную экономическую зависимость от детей, о
благодарности пеклись.
– Прославленный Камаев, я про душевную благодарность... Скажи проще:
угрохали себя Славке в удовольствие. Вы думали вывести на орбиту новое
солнце. Пусть светит на всю страну, а то и на весь земной шар? Что получилось?