Любовь без обмана
Шрифт:
Когда стихли последние судороги наслаждения, он вынул пальцы и, опершись на локоть, лег рядом.
Ее лицо пылало. Минна смотрела на него, уголки ее губ подергивались, пальцы вцепились в простыню, свидетельствуя о крайнем смущении. Он улыбнулся, поднял пальцы, доставившие ей такое удовольствие, и облизнул их.
Она отвела взгляд и судорожно сглотнула.
Он не получит от нее то, что она хочет утаить. Фин наклонился и поцеловал, языком соблазнив ее раздвинуть губы. Когда он отстранился от нее, ее руки вцепились
Минна не хотела, чтобы он прерывал поцелуй. Она пыталась, как ей казалось, вернуть то, чего он ее лишил. Но дрожь внутри говорила – она лжет себе, она не такая сильная, как ей казалось, или он не тот мужчина, за которого она приняла его. Ее тело продолжало трепетать, после того, что он с ней сделал, так просто, без всякого участия с ее стороны, ей было просто любопытно. Боже Всевышний, Генри никогда не делал с ней ничего подобного!
Фин отклонился, наблюдая за ней, слегка запыхавшись. Она встретилась с ним взглядом, ожидая продолжения. Его член упирался в ее пупок, Фин не шевелился.
То ли он великодушен, что ему несвойственно, то ли дьявольски расчетлив.
– Я не мальчик, – сказал Фин. – Умею владеть собой. Не стоит беспокоиться.
– Я и не беспокоюсь, – быстро ответила Минна.
– Нет, беспокоишься. – Он помолчал. – Знаешь, Минна, у меня к тебе интерес не праздный. Тебя это радует?
Она неловко поерзала, не решаясь спросить, что именно он имеет в виду.
– Мне не нужна помощь.
– Хорошо, – медленно проговорил он. – Довольно откровенно. И возможно, по сути. Все это, – он жестом указал на смятые простыни (Боже, какой же распутной она себя почувствовала!), – о многом говорит.
Конечно, для них это ничего не значит. Зачем ему говорить об этом? Она откашлялась, потом заставила себя рассмеяться:
– Конечно, я знаю. Ты считаешь меня более наивной, чем я есть на самом деле.
Он покачал головой. Каштановый локон упал ему на глаза, и Минна с трудом сдержалась, чтобы не отвести его. Его кожа на вкус соленая и пахнет мускусом, она забыла укусить его и теперь очень об этом жалеет.
– Я хотел сказать… – Он снова заколебался. – Дело не в контроле, если ты не хочешь, чтобы так было. Если мы не решим сделать это так, – мягко добавил он.
«Если мы не решим». У нее перехватило дыхание. Он говорил так, будто все это – смятые простыни, стеганое одеяло, сбившееся на край кровати, его непринужденная нагота, проникающий в комнату свет, ее спутанные волосы – не последствия чего-то завершенного, а поле для переговоров, пространство нового мироздания, где достоинство и мужская гордость не играют роли. Они решат вместе.
Она села. Почему эта мысль так волнует ее? Что он действительно имел в виду? Одна фраза может иметь множество значений. Именно поэтому люди любят поэзию.
Фин так нравится ей, что она совсем запуталась.
Она расправила ладонями простынь и непринужденно
– Я тебя не понимаю, – сказала Минна.
Но возможно, она поняла его правильно. Наверняка. Об этом ей сказала и его легкая улыбка.
– Ты не хочешь признаться себе в том, что я тебе хоть немного нравлюсь.
– Ты мне нравишься, – сказала Минна, иронично выгнув бровь. – В этом нет никаких сомнений. Какие еще доказательства тебе нужны?
Он долго изучал ее лицо.
– Тогда сбрось маску. По своей воле.
Она вздохнула. Ее поразили не столько слова; конечно, теперь он знает, что с ним она играла свою роль. Нет, ее поразило то, что он спросил ее об этом. Подумал, будто она сделает это ради него.
Что она, возможно, хочет это сделать.
– Я такая, какая есть.
– Да, – сказал он, – Именно.
«Нет, – хотелось ей сказать. – Ты не понимаешь. С тобой я такая, какой хочу быть. Не тебе решать». Но Минна подумала о его шраме, и у нее не повернулся язык это сказать. Фин был так честен с ней.
Все, что она могла сделать, – молча ждать, пока он отведет взгляд, и удивляться собственному разочарованию, когда он отвернулся и стал собирать свои вещи.
К тому времени как они спустились вниз к ужину, эпизод в постели уже казался сном. Фин наблюдал, забавляясь, но с некоторой долей раздражения, как она снова вернулась в удобное для нее обычное состояние. Она сделала это с намеренной прямотой, весело болтая за бараньей ногой о своей верной собаке, о том, как опасны кошки, как мило выглядели бы его волосы, если бы он воспользовался ее средствами. А когда они вернулись наверх, она не пригласила его разделить с ней постель.
Он тоже не стал предлагать это. Он спал на полу или пытался спать: ему не давали уснуть тихие звуки, которые она издавала. Сегодня ее сдержанность произвела на него впечатление; она даже попыталась отрицать, что ей доставляет удовольствие проявлять ее. Но во сне, когда губы у нее приоткрылись, как у ребенка, ее тело утратило контроль над собой. Постанывание, невнятный шепот, шуршание ног по простыне – эти мелкие бунты, говорил он себе, говорят о приятных снах. Но чем дольше он прислушивался, тем более скептичным становился.
Он мог бы разбудить ее, не будь его собственные намерения так очевидны. Он хотел не только коснуться ее. Коснись он ее один раз, и он коснется ее опять. А он начинает понимать Минну Мастерс. Как книга на плохо известном языке, она постепенно становилась понятной, хотя каждая новая страница давала ему понять, что история будет более длинной и сложной, чем он ожидал. У нее есть свои планы и стратегия, и сегодня днем она изменила свое мнение о том, как он может вписаться в них. Он был рад этому. Он не намеревался позволить ей включить его в свою историю. «Еще неделя, и ты меня никогда больше не увидишь».