Любовь дерзкого мальчишки
Шрифт:
— Поэтому-то вы и должны отправиться в Вилицу.
— А мое лесничество?
— Останется под присмотром помощника управляющего Фельнера, пока приедет новый лесничий, который был предназначен для Вилицы, а вы займете его место. Во всяком случае, вы должны завтра же очистить лесничество. Вам, я думаю, известно, что я не отменяю отданных мной приказаний. Дом лесничего в Вилице в данное время пуст. Или вы завтра со всеми вашими людьми переберетесь туда, или же будете уволены.
Среди лесников послышался угрожающий ропот. Осецкий, подойдя
— Ого! Так не годится! Я не поденщик, которого сегодня нанимают, а завтра увольняют. Вы можете уволить меня, но до осени я имею право оставаться здесь, так же как и мои люди, которых нанял я. Мой участок — пограничное лесничество, другого я не хочу и не пойду никуда. Ну а если кто-нибудь захочет прогнать меня отсюда, то пусть попробует.
— Вы заблуждаетесь, — ответил Вольдемар, — лесничество принадлежит мне, а лесничий должен подчиняться моим приказаниям. Не предъявляйте прав, которые вы утратили сами, по своей вине. То, что учинили вчера ваши люди, заслуживает лишь строгого наказания, и если вы не подверглись ему, то лишь благодаря моему ходатайству в Л. Вы немедленно подчинитесь моим требованиям, или я сегодня же предложу командующему войсками лесничество в качестве наблюдательного поста и завтра же здесь будут солдаты.
Осецкий сделал движение, чтобы схватить ружье, но одумался.
— Этого вы не сделаете, господин Нордек, — глухо сказал он.
— Это я сделаю, как только дело дойдет до неповиновения и сопротивления. Решайте! Будете вы завтра в Вилице или нет?
— Нет, десять раз нет! — со страшным раздражением крикнул Осецкий. — Я имею приказание не уступать лесничества.
— Приказание? От кого?
Лесничий спохватился, но было уже поздно; слово было произнесено, и его нельзя было вернуть.
— От кого же вы получили приказ, который так противоречит моему? — повторил молодой хозяин. — От княгини Баратовской?
— А хотя бы и от нее! — злобно проговорил Осецкий. — Княгиня в течение многих лет повелевала нами, почему бы ей не делать этого и теперь?
— Потому что теперь здесь есть хозяин, — холодно ответил Вольдемар. — Значит, вы имеете приказание во что бы то ни стало оставаться в лесничестве и уступить только силе?
Осецкий молчал. Его неосторожное слово открыло Нордеку, что это сопротивление имело гораздо большее значение, чем он придавал ему.
— Однако все равно, — снова начал он, — не будем говорить о прошедшем, но с завтрашнего дня пограничное лесничество будет передано другому; об остальном мы можем столковаться в Вилице. Значит, до завтра!
Вольдемар повернулся, чтобы уйти, но Осецкий преградил ему дорогу; снова схватив в руки ружье, он воскликнул:
— По-моему, лучше все решить теперь раз и навсегда. Я не уйду отсюда ни в Вилицу, ни куда-либо в другое место; но вы также не уйдете отсюда до тех пор, пока не отмените своего приказания.
Его подчиненные как по команде взялись за ружья и в одну минуту окружили молодого
— Что это значит? Угроза?
— Понимайте как хотите, только вы не сойдете с этого места, пока не отмените своего приказания. Теперь мы скажем: «Или — или». Берегитесь!
Эта угроза была встречена шумным одобрением со стороны остальных лесников, и шесть ружей, направленных на Вольдемара, подтвердили слова Осецкого. Однако на лице молодого человека не дрогнул ни один мускул, только лоб нахмурился, когда он с невозмутимым спокойствием скрестил руки на груди и полупрезрительным тоном произнес:
— Вы дураки и совершенно забываете, какие последствия это будет иметь для вас самих. Вы погибнете, если тронете меня. Преступление будет тотчас же раскрыто.
— А для чего же у нас под боком граница? — язвительно произнес лесничий. — Там никому до этого нет дела. В последний раз спрашиваю вас: даете ли вы слово в том, что все мы останемся здесь и сюда не ступит нога солдата?
— Нет, — сказал молодой помещик, не трогаясь с места.
— Одумайтесь, господин Нордек, пока не поздно! — задыхаясь от злобы, воскликнул Осецкий.
Вольдемар несколькими быстрыми шагами подошел к стене.
— Нет, говорю вам. — С этими словами он вынул револьвер и направил его на лесничего. — Одумайтесь вы; некоторые из вас, наверно, поплатятся своей жизнью за это покушение, я стреляю так же хорошо, как и вы.
Эти слова подняли целую бурю, послышались угрозы, ругательства и проклятия; все взвели курки, и только Осецкий хотел подать сигнал к нападению, как дверь распахнулась, и в следующий момент возле Вольдемара очутилась Ванда.
Лесники, увидев графиню возле своего хозяина, на мгновение остановились, Нордек же совершенно опешил и не мог объяснить себе это неожиданное появление. Но вдруг он понял все. Смертельная бледность Ванды, решительность, с которой она встала возле него, дали ему понять, что она знала о грозившей ему опасности и была здесь ради него.
Положение было слишком угрожающим и не давало молодым людям возможности объясниться или обменяться хоть несколькими словами. Ванда повелительно обратилась к нападающим. Вольдемар, плохо понимавший по-польски, разобрал только, что она приказывала и угрожала им, но безуспешно; ответы звучали грубо и грозно, лесничий топнул ногой, по-видимому, отказываясь повиноваться.
— Довольно, Ванда! — тихо проговорил Вольдемар. — Дело дошло до борьбы, вы не можете больше сдерживать ее. Отойдите! Дайте мне место, чтобы защищаться.
Графиня не послушалась и осталась на своем месте; она знала, что единственное спасение Нордека в ее непосредственной близости. Лесники еще не решались их трогать, но приближался момент, когда и это средство спасения будет невозможным.
— Отойдите, графиня! — раздался голос лесничего. — Посторонитесь, или я буду стрелять и в вас! — и он поднял ружье.