Любовь и Хоккей

Джей Монти

Престон падает назад, ударяясь о медицинский поднос, разбрасывая содержимое по всему полу. Оборудование грохочет на полу, и прежде чем кто-либо успевает сделать что-либо еще, в палату входят две медсестры, требуя объяснить, что произошло.

— Этот человек напал на меня! - Обвиняет Престон, вставая и отряхиваясь.

Медсестры смотрят на меня.

— Чушь собачья, я защищался. Он пытался схватить ее, - я киваю на Валор, - Против ее воли. Когда я отказался отдать ее, он попытался ударить меня, так что я оттолкнул его.

Престон, очевидно, отстаивает свою точку

зрения, но вскоре все улажено, когда Нико вступает в разговор.

— Он говорит правду, он пытался ударить его, поэтому Бишоп защищался.

Медсестры смотрят на Престона.

— Сэр, вам придется пройти с нами, или мы вызовем охрану.

Я сдерживаю ухмылку, наблюдая, как он ахает:

— Это абсурдно!

— Сэр, - предупреждают они, и он закатывает глаза.

— Прекрасно, вы все бредите, - бормочет он, врываясь в коридор. Как только они все уходят, снова воцаряется тишина.

— Этот парень - мудак, - заявляет Нико, и я киваю в знак согласия. Я начинаю проходить мимо него, когда рука Валор протягивается и крепко хватает Нико за предплечье. Она впивается ногтями в его кожу, поворачивая голову, чтобы посмотреть на него снизу вверх.

— Не оставляй ее. Она не может чувствовать себя одинокой. Она не может чувствовать себя одинокой. О-она не может п-чувствовать себя одинокой...
– Ее голос грубый и надтреснутый. Ты едва слышишь слова, но Нико кивает. Он принимает ее мольбу и мягко улыбается ей. Его рука успокаивающе проводит по ее волосам.

— Ш-ш-ш… Я поймал ее, Малышка Салливан. Я поймал ее.

В глазах Валор вся благодарность в мире, и я смотрю, как Нико садится на место, которое только что покинула Валор. Я смотрю на нее сверху вниз и мягко улыбаюсь.

Прогулка до душа медленная, и все происходит как в замедленной съемке. На ногах у нее больше нет туфель, и все, что на ней надето, - это то же самое светло-голубое платье, в котором она была на мероприятии. Когда я увидел ее раньше, я подумал о том, как потрясающе этот цвет смотрелся на ней. Это подчеркивало оттенок ее кожи и выделяло рыжие волосы. Она выглядела мягкой, элегантной, красивой.

Теперь всякий раз, когда она видит это платье, всякий раз, когда она видит этот цвет, все, что она будет помнить, это то, что оно было покрыто кровью ее лучшей подруги. Все, что она почувствует, - это боль. Боль этой ночи никогда не пройдет.

Я включаю душ, регулируя температуру так, чтобы он был горячим. Валор нравилось обжигать мне кожу по утрам, когда мы вместе принимали душ. Я не могу не думать о том, насколько этот душ отличается от последнего, который мы принимали вместе.

В последний раз мы смеялись, покрытые мылом, и наши блуждающие руки искали места, где можно было бы доставить удовольствие друг другу. Это было чувственно, легко, весело; это были мы.

Теперь здесь тихо, и пахнет медицинским оборудованием. Я смотрю, как она снимает бретельки с плеч, позволяя платью упасть к ее ногам, обнажая ее тело для меня. Это не сексуально. Это горько, холодно, больно, и это тоже мы.

Я провожу ее под струю воды, и в тот момент, когда она попадает на ее тело, вода под нами окрашивается в темно-красный

цвет. Вся кровь, которая когда-то была в теле Риггс, теперь утекает в канализацию. Это отвратительно, не правда ли?

Я не снимаю одежду, потому что не хочу, чтобы она чувствовала себя неловко. В любом случае, у меня в машине есть дополнительный комплект одежды. И вот я стою перед ней во всей своей одежде, без обуви, и просто наблюдаю. Я провожу руками по ее волосам, откидывая ее голову назад, чтобы смыть кровь с ее кудрей.

Ее глаза просто не отрываются от меня. Они совершенно не двигаются. Я думаю, она боится, что если моргнет, я исчезну, и она останется совсем одна.

Капельки воды, которые оседают вокруг ее глаз и губ, я вытираю. Ее слезы медленно начинают смешиваться с душем, и трудно сказать, какие из них капают из ее глаз. Я наливаю шампунь на ладонь и начинаю втирать его в ее волосы.

Пена быстро приобретает розовый цвет, чем больше я втираю его в кожу головы. Позволяю воде смыть все это, повторяя процесс с кондиционером. Когда я начинаю смывать кровь с ее лица и тела, вот тогда она наконец заговаривает со мной.

— Б...
– тихо шепчет она. Я провожу мочалкой по ее рукам, глядя ей в глаза.

— Да, Вэлли?

— Я боюсь.

Мое сердце разрывается еще больше из-за нее. Ее нижняя губа дрожит, когда из глаз капает еще больше слез. Я притягиваю ее к себе, позволяя горячей воде каскадом обрушиться на нас. Я держу ее там, пока она рыдает в меня.

— У тебя есть я, Вэлли. Я прямо здесь, - говорю я ей на ухо, просто крепче прижимая ее к себе.

— Она потеряла так много крови; они не думали, что она выживет.
– Она плачет в мою рубашку. — Она хотела умереть, Би. Как я могла не знать, что мой лучший друг хотел умереть? Как я могла этого не заметить!
– Ее крики превращаются в вопли, глубокие и прерывистые.

Они эхом отражаются от стен. Они будут преследовать меня вечно. Я просто держу ее там, надеясь, что каким-то образом помогаю ей. Нет слов, которые я мог бы сказать, чтобы исцелить ее боль. Я не могу сказать ничего, что могло бы сделать это лучше. Все, что я могу сделать, это обнять ее.

Это была уродливая сторона любви к кому-то. Это то, чего вам не показывают ни в фильмах, ни в книгах. Иногда люди, о которых ты заботишься, проходят через дерьмо, и тебе приходится наблюдать за ними. Вы должны держать их за руку и надеяться…

Что они выйдут оттуда живыми.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

— Так значит ли это, что нам нравится этот терапевт? Или мне нужно начать звонить в другие места?

Я перекидываю сумку через плечо и иду к своей машине, ожидая, когда Риггс выскажет мне вердикт по поводу нового терапевта, которого она видела сегодня. Это был ее третий терапевт после инцидента, произошедшего месяц назад, а два предыдущих закончили ужасно.