Любовь и ненависть
Шрифт:
вниз, наткнулся руками на что-то волосатое. Оно быстро
ускользнуло, толкнуло меня в бок. Притаился, не дышу и
чувствую себя ни живым ни мертвым. Сколько времени так
прошло, аллах его знает. Только надо было что-то
предпринимать. Первым делом я решил уяснить обстановку.
Нетрудно было догадаться, что я угодил в могилу,
приготовленную для усопшей накануне рабы божьей бабки
Агриппины. Все б это еще ничего. Самое неприятное было то,
что
Человек я не слабонервный, но, знаете, такая обстановочка.
Бррр!.. На мое счастье, это "нечто" неожиданно во весь голос
заявило о себе: оно заблеяло. На сердце у меня сразу
повеселело: все-таки живое существо. Сначала я решил
воспользоваться услугами барана. Но барану моя затея не
поправилась. Он не хотел оставаться в одиночестве и потому
всякий раз, когда я пытался стать ему на спину, чтобы руками
дотянуться до края ямы, шарахался в сторону. Я падал в грязь.
Что делать? Но, как у нас говорят, и нищему иногда везет.
Повезло и мне. Возле кладбища дорога проходила в соседнее
село. Слышу, телега тарахтит. И не столько сама телега,
сколько пустые бидоны гремят: я догадался - это дядя Кузя
возвращается с молочного завода. Единственная моя
надежда. И я заорал во все горло, чтоб перекричать и грохот
бидонов и шум дождя: "Дядя Кузя! Эгей! Дядя Ку-зя-а!" Слышу
– остановился. Тут я как можно быстрей: "Дядя Кузя! Это я,
Богдан Козачина! Случайно в яму угодил! Помогите
выбраться!"
Слышу, ворчит он на лошадь, что ли, и еще не решается,
как ему поступить. А я ему снова во все горло: "Вожжи
захватите, а то здесь глубоко!" Пока он шел на мой голос, в
моей озорной голове созрел план отколоть штучку. Стал он на
краю ямы, все спрашивает, как меня угораздило, и чувствую,
что не совсем верит, что это именно я. Кузя был мужик не из
храбрых. А я ему говорю: "Бросайте мне оба конца, а сами
держите за середину". О баране молчу. Бросил он мне вожжи.
Я один конец барану за рога привязал, другой на руку намотал
на всякий случай и говорю: "Ну, тяните!" А сам ему барана
подаю. Тащил это он, тащил, уже совсем вытащил и тут
нащупал бараньи рога и шерсть. Как заорет не своим голосом,
да как бросится прочь к телеге. Слышу - только бидоны гремят.
А мне что, одно удовольствие: баран мой на свободе, назад
его теперь никакой силой не втащишь, второй конец вожжей у
меня в руке. Свидание, разумеется, не состоялось. Костюм я
так изгадил, что хоть выбрасывай. Наутро приходит
Кузя и спрашивает меня: "Ты вчера вечером где был?" -
"Нигде. Дома спал". Посмотрел он на меня подозрительно,
подумал вслух: "Да, голуба, а сказывают, бога нет. Вот и верь
после этого".
– "А что такое, дядя Кузя?" - "Да ничего, - говорит,
– это я так, к слову". И ушел. Так и не рассказал о ночном
происшествии.
Козачина кончил. Все молчали. Наконец Струнов
спросил:
– Сам придумал или в книжке вычитал?
Козачина даже не удостоил его ответом.
Я ушел в свою каюту, задраил иллюминатор, сел у стола
и задумался: а что нового я сейчас узнал о Богдане Козачине?
То, что он и в детстве был озорным и находчивым пареньком?
И только? А может, больше? Может, Козачина по-своему хотел
кого-то убедить, что он вовсе не трус? Правда, это можно было
сделать по-другому. А быть может, стоит дать ему возможность
показать себя, ну хотя бы доказать, что он смел и честен. Как
это сделать - нужно подумать.
Лежа в постели, я попробовал читать. Но вдруг поймал
себя на мысли, что глаза бегают по страницам, а думаю я
совсем о другом. Оба только что услышанных матросских
рассказа быстро улетучились из памяти. Оставался лишь
последний недоверчивый вопрос Юрия Струнова да залп
вопросов Богдана Козачины. Я настойчиво искал между ними
какую-то, пусть отдаленную, связь и не находил. Меня что-то
тревожило, точно я чего-то не сделал или сделал не так, как
должно. Я отложил в сторону книгу - это был "Гений" Теодора
Драйзера - и выключил свет. Сон не приходил, но мысль
работала спокойней. Наконец обнаружилось то, что,
собственно, отвлекало меня: вчерашний проступок Козачины и
мой либерализм в отношении его. Пригласил, поговорил - и
все, никакого взыскания, никаких таких мер, да и сам разговор
получился не такой, как принято. Я представил себе карточку
взысканий и поощрений старшины второй статьи Козачины.
Одна сторона ее была совершенно чиста, зато другая густо
исписана всевозможными взысканиями. Я бы мог, конечно,
прибавить туда еще несколько суток ареста, но стал бы
Козачина от этого лучше, вот вопрос?
...Сейчас здесь стоит глубокая долгая полярная ночь,
которую по старой привычке называют еще глухой, что
нисколько не соответствует действительности, потому что
кругом при электрическом свете идет обычная трудовая жизнь,