Любовь моя
Шрифт:
— Но у всех они разные. Главное, чтобы табуированное не перешло во что-то модное или привычное, — заметила Инна. — А если совсем немного дать почитать? Ведь чуть-чуть не считается.
— Нет, не допущу этого! — Аня была категорична и решительна в своем желании защитить неокрепшие умы и души, хотя общеизвестно, что мат, как средство общения между детдомовскими мальчишками, неистребим.
«Похоже, Аня снова задает тон разговору. Она в спорах свои «батарейки» заряжает? А завтра перезапустит систему жизнеобеспечения, переключив все тумблеры на разрядку?» — усмехнулась Лена.
— Я должным образом оценила сказанное тобой. Изъясняешься предельно ясно. Не горячись. Мы по одну сторону «баррикад», — серьезно
— Мне показалось, что Лимонов относится к политике как писатель. Его больше интересуют личные качества людей, а не общие идеи, — чуть успокоившись, сказала Аня. — Но он — цветочки по сравнению с Михаилом Елизаровым. Они не сопоставимы. Вот кто нестандартно мыслит. Вот у кого «физиологические выплески и плевки»! Начала я читать его «Госпиталь» и с первой страницы меня тошнить стало. Буквально с первых строчек я за голову схватилась. Даже в жутком опьянении самые отъявленные мужики в нашей подворотне такие «перлы» не выдают. А он их в литературу… Следующий рассказ — «Пастернак». Пересиливаю себя, с содраганием «открываю страницу» и тут же швыряю электронную книгу на диван, будто она, бедная, виновата в том, что написано каким-то моральным… Опомнилась, вскочила, и давай проверять, не сломала ли? Вещь дорогая, на юбилей мне подаренная.
— Несмотря на «наступление» электронной книги, бумажная своего значения не потеряла, — заметила Жанна. — В ней я в любой момент могу вернуться на любую понравившуюся страницу и лишний раз ею насладиться.
— Согласна, но я теперь не могу читать бумажные книги. Глаза очень устают от мелкого и слабого шрифта. На компьютере я выставляю удобный мне размер и толщину букв, — пояснила Аня, нервно разлохмачивая и без того торчащий во все стороны смешной вихор на затылке. — Ну, так вот про Елизарова. Чуть душу не вывернуло мне от нахлынувшего моря гадливости. Чуть не расплющило… Какое «пиршество слов и смыслов»! Триумф бескультурья. Нет, я, конечно, тоже далеко не самый образованный и культурный человек, но после общения с некоторыми… хочется вымыть руки и протереть их ватой, смоченной в спирте. Совести у него нет. Совесть — это Бог, живущий в человеке. Саднить должно в сердце, когда преподносишь подобные нечистоты. Вот иногда требуется соврать… а я как гироскоп: как ни крути меня — совесть все равно возвращает к честности. Бог совесть людям раздает поровну, но восприимчивость к ней у всех разная. Вот и не ведают некоторые, что творят. И не расплачиваются… В третий раз судьбу не стала испытывать. Больше не открывала книг Елизарова. Может он и талантливый, только не лежит моя душа к его «литературе».
— Какая барская брезгливость! У многих мужчин и восхищение, и злость с помощью мата выплескиваются, а у женщин то же самое через слезы. Хотя и они иногда маскируют неловкость крепкими выражениями. Если у мужика сердце болит, он помалкивает, но если душа — то жди потоки матюгов. — Это, конечно, Инна возникла. — Твой ум страдает от грубости и лжи как слух музыканта от фальшивых звуков страшно расстроенного рояля? Твое интеллигентское ухо улавливает малейшие нюансы неточностей языка?
— Да, я такая! Меня трясет, если я слышу «асвальт», «транвай», «никада» и тому подобное. В общем, я так и не узнала, о чем пишет этот «современный гений». Не могу к нему слово «писатель» употребить. Как только земля наша родная держит на себе подобное «чудо»?.. Почему она не разверзнется под его грязной губительной душонкой, и не сбросит в адово пламя.
«Совсем мозги повело… За ней глаз да глаз нужен», — растерялась Жанна от Аниной жесткости, нервности и нетерпимости.
— Какая горячая кровь! Развлекла ты меня! Предать широкой огласке твое мнение? Шучу. Анечка, угомонись. Я не вижу причин для паники. Может, валерьяновых капелек? — заботливо предложила Инна.
— Меня ранит и отталкивает грубая мужская
— А мужчинам, наверное, в кайф. Мужчина должен быть сильным. Он же защитник и опора, — с удовольствием продолжила спорить Инна.
— Но не грубым и жестоким! Моя тетя воевала, потому что ненавидела гитлеровскую орду. Снайпером была. Она нежнейшего сердца женщина, но сильная духом. А нам сериалы внушают, что геройства без жестокости и грубости в человеке не бывает.
— Куда мужчинам до понимания таких тонкостей! — рассмеялась Инна, чтобы расслабить Анино напряжение. Но та еще больше завелась.
— Аня, если я своей шуткой попыталась развеять твое плохое настроение, это не значит, что я смеюсь над тобой — досадливо сказала Инна. — Я понимаю твою боль и недовольство.
— Язык — лицо нации, речь предъявляет душу человека. Зачем ее поганить отбросами?! — воскликнула Аня со слезами в голосе. Ей никак не удавалось успокоиться. (И впрямь пора идти за лекарством!) — Я и менее гадкие выражения отношу к непристойным, а тут… Может, я глупая, но смакование душевных пороков считаю подлым плебейством, отклонением от нормы. Это хуже чем подглядывать…
— Анечка, приди в себя, — тихо попросила Лена.
— Прости, нервы, — одними губами смущенно прошелестела Аня.
— Услышал бы тебя сейчас твой оппонент! — рассмеялась Инна.
— Один врач, оперируя больного, сказал: «Ни совести, ни ума в мозгу я не увидел», — шуткой попыталась разрядить обстановку Лена.
— Понятия чести, совести, справедливости и жертвенности есть у всех народов земли. Но власти в разных культурах по-своему урезают и ограничивают этот список или меняют его качество. По нему и заставляют жить. У нацистов совестливость распространялась только на немцев. Многие из нас, например, змей не очень жалуют и жалеют, а они ведь тоже твари Божии… Чрезвычайно важно состояние культуры в обществе. Она всё в человеке формирует. Ведь в голове у нас масса всяких противоречивых мыслей. Литература их связывает, распределяет и направляет, — поддержала Жанна мнение Ани.
— А я думала этим психологи и психотерапевты занимаются с теми, у кого своих мозгов не хватает, или они у них завихренные. Но эту линию разговора я уж точно не стала бы сегодня развивать, — рассмеялась Инна.
— Зачем приводить в пример события из прошлого? Меня потряс недавний удручающий факт. Эксперимент проводился в Западной Европе и, кажется, еще в Америке. Задавался вопрос: «Горит ваш дом. Кого вы спасете первым: мать или партнера по бизнесу?» Восемьдесят процентов опрошенных ответили, что партнера. Мол, мать — это прошлое, а партнер — будущее, бизнес на первом месте. Я была в шоке. Партнера можно поменять, но не мать… Это и есть ценности Запада, которыми они так кичатся? До чего же они так могут «договориться»? И они со своим перевернутым понятием нравственности еще рассуждают о свободе, о правах человека, пытаются нас учить, намереваются нам диктовать! — горячо возмутилась Жанна.
— Эта тема не одного дня обсуждения. Вернемся к моему вопросу. Почему культура не ограничивает некоторых писателей, которые сами должны влиять на массы? Где их потрясающе тонкий литературный вкус? Им самим его не хватает? Я всегда считала, что чем умнее человек и чем большее у него практического понимания жизни, тем он более ответственен за свои поступки и слова.
— Ну, Аня, ты даешь! — удивилась выводу подруги Жанна.
— Что я слышу? — высоко вознесла свой ироничный голос Инна. — Начнем выжигать недостойных звания писателя каленым железом? Ненормативная лексика — это такая мелочь по сравнению с масштабом других проблем в нашем обществе, чтобы обращать на нее внимание.