Любовь моя
Шрифт:
— Может, теперь вкусы читателей тяготеют к подобного рода литературе?
— Не приведи, Господи!
— Говорят, таланту свойственна некоторая наивность и неожиданная экстравагантность.
— Но не глупость. Возьми, например, знаменитых детских писателей. О них говорят, что они «профессиональные дети». Но как глубоки и умны их произведения!
— Я читала, что характер Пушкина являл необычайную доверчивость. И физик Сахаров слыл скромнейшим человеком с удивительно чистым, искренним внутренним миром. Он любил сочинять сказки. У него было очень доброе лицо.
— Могу
— Он был нежный, но непреклонный. Люди смотрели на него и понимали, что многого можно добиться силой слова.
— Может быть. Я допускаю, что диссидентом он сделал много больше… — задумчиво пробормотала Жанна. — Но я, даже рядом с ним, была бы не борющейся, а воздерживающейся. Но это еще ни о чем не говорит. Меня интересовала только наука, работа и семья… И не таких затаптывали, затоптывали (топот) и захлопывали. Я слышала о выездных комиссиях, совещаниях, на которых совершенно непримиримые обвиняемые стояли насмерть… Я не видела себя в этой роли. На фоне нашей интересной и спокойной жизни для меня всё это звучало полным абсурдом.
Жанна, наконец, умолкла.
«Какая удивительно неприятная, жуткая наполненность тишины», — вздрогнув, подумала Аня.
*
— В наше время слова великий, гениальный и выдающийся стали расхожими, ярлыками. Мы грешим их избыточным употреблением. Я предпочитаю говорить известный, знаменитый, — скромно заметила Аня.
— Подумать только! Она предпочитает, — передразнила ее Инна. — Правильные слова можно повторять сколько угодно. Крепче запомнятся. Как молитвы, как тексты из Библии. Отрешилась от своего мнения?
Чтобы не прерывать интересного для себя разговора, Аня промолчала, сделала вид, что не заметила подначки.
— «Кстати, о птичках…» (Иннина излюбленная фраза!) Такие писатели как Лимонов, наверное, считают себя наиболее доступными для своего круга почитателей. Но с Ритиной аудиторией он явно не пересекается.
— Инна, не смей упоминать эти имена рядом!
— Ого! Тебя послушать, так все современные авторы дураки и борзописцы. И Господь Бог уже не гласит их устами. С тобой все ясно: писатели не вольны писать о чем угодно и как угодно. А я считаю, пусть выстраивают свои позиции, концепции, никого не слушают, не боятся и ни на кого не надеются. Главное, повествовать о существенном и совсем необязательно о красивом или изящном. И делать всё это честно, талантливо, не замалчивая правды. А время отсеет, отфильтрует лишнее. Оно — лучший судья каждому произведению и каждому поступку.
— Для писателя, наверное, не лгать, значит жить не разумом, а чувствами, как Гоголь, — снова попыталась вставить свое мнение Аня.
— В жизни не одни тузы и розы. В ее колоде полным полно шестерок. А еще — колючек, если ты понимаешь, о чем я. Даже, пожалуй, больше скажу: это наводит меня на мысль… — Инна опять принялась доводить Аню своими недомолвками.
«Спорят, препираются… — устало вздохнула Лена. — Я привыкла спорить сама с собой. И моей команде уже не приходится тратить на разговоры много времени».
— Лимонов — если эти опусы на самом деле его —
— «Нравственный императив по обе стороны от Бога», — строго и уверенно процитировала Жанна. Голос ее окреп.
— Впечатлила. Не докопаться. Как понять эту твою фразу? Диву даюсь, и ты в критики подалась! Окончательно переквалифицировалась или все в дилетантах-любителях ходишь? Сколько лет уже продержалась в этом статусе? — осыпала Инна насмешливыми вопросами Жанну.
— Я говорю так потому, что люблю родную литературу, Россию и Бога, — ответила Жанна, четко выговаривая слова. — Куприн писал, что в настоящем искусстве не бывает ничего безнравственного и антипатриотичного. (Сама придумала или это выражение на самом деле принадлежит ему?)
— Этак ты и до меня доберешься. Оказывается, иногда недостатки переходят в достоинства, — рассмеялась Инна, довольная удачным себе комплиментом.
— Если ученик хороший, — заметила Аня.
— Если учитель достойный.
Похоже, Инна себя в учителя записала. Но Жанна скромно вздохнула:
— Жизнь учит и обламывает, а Господь Бог направляет.
«Один-один», — отметила про себя Лена.
— Бедный Лимонов. Знал бы он…
«Аня так застенчива, что становится неловко за то, что ей так неудобно за чьи-то пошлые слова, за чью-то ложь. И зачем она любые замечания и ситуации примеряет на себя? Наверное, ей самой трудно от своего слишком затянувшегося периода болезненной скромности. Проще надо жить. Даже Чехов ближе к своему концу говорил, что, может, не стоит глубоко задумываться над происходящим вокруг?.. Собственно, у меня тоже не всегда получается быстро проникнуть в тайный смысл слов Инны и расшифровать их подтекст», — созналась сама себе Жанна. А подругам рассказала со скучающим видом:
— Я тоже видела Лимонова на каком-то политическом диспуте. Щупленький, взъерошенный как жидкий трехмесячный бойцовский петушок, выкупавшийся в луже или промокший под дождем. Не очень эффектно смотрелся. Суетливо наскакивал на оппонентов, чего-то там произносил… А самомнение! Не заинтересовал он меня тогда. Я не знала, что он писатель.
— Лен, а ты что молчишь? Покрываешь собрата по перу? Освобождайся от многого, уже ненужного в нашем возрасте, — весело посоветовала Инна. — Тебе интересней было бы беседовать со специалистами, а не с нами, пустозвонами? Наши замечания не стоят твоего внимания?
— Жду твоих очередных атак на употребление нецензурной лексики. Заменители мата как редкие интеллигентские шутки в быту, с моей точки зрения, иногда приемлемы, но мат как темная сила некультурных масс — нет! Я не последовательна? Думаю, использование мата славы писателям не добавляет. По мне так церковь в церкви, кабак в кабаке.
— Дай свободу употребления мата, так оглянуться не успеем, как люди за ножи возьмутся, — сказала Аня.
— Что там Лимонов! С экрана культурологи иногда такими словечками бросаются, что куда там до них нашей Инне, она им в подметки не годится в способности изобретать и применять «нестандартные» термины! — возмутилась Аня.