Любовь не терпит отлагательств
Шрифт:
Сумму я не услышала, потому что зевнула, и снова посмотрела на экран, где девушка перешла к следующему сообщению.
– Егоров Дмитрий Иванович, владелец сети продуктовых супермаркетов, приходившийся шурином небезызвестному Кириллу Артемьеву, крупному московскому предпринимателю в сфере развлекательной индустрии, разбился сегодня на своем автомобиле на Минском шоссе. Водитель погиб прямо на месте аварии до приезда сотрудников МЧС и «Скорой помощи»…
Знакомое имя резануло слух, и я впилась глазами в видеорепортаж с места происшествия, бесстрастно демонстрировавший груду покореженного металла.
– Причиной аварии стали неисправные тормоза Фольксвагена Егорова. Конфиденциальные источники сообщают о незаконной деятельности Кирилла Артемьева и Дмитрия Егорова, уверяя, что эта гибель не случайна, и представляет выгоду для конкурентов по
Я бросила быстрый взгляд на спящего Андрея, теряясь в догадках, действительно ли это его рук дело? Вернее, не его, а его людей, действующих по его указке. Интуиция подсказывала, что это вполне вероятно и может быть.
Почему бы тогда ему не подстроить нечто подобное для самого Артемьева? Наверное, дело в документах, о которых говорили Андрей и Игорь. Видимо, легче начать устранять наследников его игорного бизнеса, более непредсказуемых, чем давно знакомый противник. Или есть еще какие-то причины? Сколько я не пыталась разобраться в хитросплетении Андреевых бандитских баталий, постичь все нюансы их противостояния так и не успела.
Досмотрев репортаж до конца, я выключила плазму и включила ночник. Я села на кровати, всматриваясь в черты лица мужчины, лежащего рядом со мной. Я так же рассматривала его семь лет назад… И уже тогда он вел этот опасный образ жизни, играл со смертью и подвергался риску. Я легонько провела ладонью по его лицу, в душе мечась из одной крайности в другую: он криминальный авторитет, на счету которого, наверное, десятки смертей. Но почему он со мной всегда так ласков и нежен? Для человека его рода деятельности должны быть присущи жестокость и необузданность. Какой же он на самом деле? Что он чувствует… убивая людей?..
Я вздрогнула.
И почему я так сильно, крепко-накрепко влюбилась в такого сложного человека? Почему меня не пугает его работа? Я видела, как он стрелял в человека там, на шоссе… Но почему я не испытываю страха перед ним? Я испытываю страх за него.
Я осторожно убрала с него простынь, спустив ее до бедер, и стала осматривать его кожу. Я увидела на плече два знакомых шрама от пулевых ранений семилетней давности; на правом предплечье длинную светлую полоску – шрам от глубокого ножевого пореза, и два таких же «ножевых» шрама, правда поменьше – на левом. Я даже немного удивилась отсутствию следов от огнестрельных ранений, правда одно – я точно знала – было у него на спине под лопаткой. Я аккуратно провела ладонью по его четко вырисовывающемуся прессу и только теперь наткнулась глазами на еще один шрам на левом боку и словно вживую увидела, как его кожу протыкает острый широкий нож между ребрами. Я провела пальцами по неровному шраму и поцеловала его, - на самом деле он был очень давний.
Андрей еле слышно всхрапнул и повернулся на бок. Я снова укрыла его, забралась сама к нему под простыню и соорудила из его рук объятия для себя, уткнувшись носом в его ключицу.
Плевать на все!.. Он мне нужен. И меня совершенно не интересуют его грехи. Мужики все такие: они обожают друг друга убивать. Ведь встречали же в средневековье жены своих мужей с войны и не думали о том, сколько крови на их руках… Ведь ни одна жена не встретила своего мужа с войны в прошлом веке с укором: «Ну зачем ты застрелил Фридриха, (Ганса, Рудольфа)? Они же тоже люди!» Нет, жены встречали их со слезами счастья, которые застилали глаза, обнимали своих воинов, благодаря Господа за то, что они просто живы!
Это мужская сущность.
А я хочу утешать его, когда ему грустно, залечивать его раны, когда ему больно, и регулярно напоминать ему о том, что он самый сильный, самый смелый, самый мужественный – такой, каким можно гордиться, каким должен быть настоящий мужчина. Хочу держать его за руку всякий раз, когда он останавливается задумчивым взглядом в пустоту и кружиться в его объятиях, когда он устранит очередного своего чертового конкурента!
Мы не выбираем, кого нам любить, а просто отдаем свое сердце одному-единственному человеку, избраннику, вверяем ему заботу о своем сердце, если оно к нему тянется.
А оно тянется… Так сильно, что изнывает от любви и нежности.
Пусть воюет, сколько хочет, только обязательно возвращается ко мне каждый вечер, чтобы дать знать о том, что мои чувства взаимны; чтобы вознаградить меня за них своей улыбкой…
В четверг мы расписались. Тихо, без помпы, после шести вечера, когда Андрей заехал за мной, чтобы
Так мы решили накануне вечером, лежа в постели и готовясь ко сну – то есть, когда я прижалась спиной к его груди, а он заключил меня в объятия. Устраивать шумную церемонию мы не решились, это не было бы разумно в свете последних событий. Моя скромная персона привлекла бы неприемлемо пристальное внимание со стороны недоброжелателей Андрея, ведь добрая половина Москвы знает, что он один из самых заядлых холостяков: к своим тридцати двум годам он заработал репутацию человека, который даже к делам сердечным избирает деловой подход. И тут н'a тебе – свадьба! Свадьба с неизвестно откуда взявшейся особой! За таким скоропостижным бракосочетанием мог скрываться либо серьезный «товарно-материальный» расчет, либо исключительно близкие отношения, то бишь – Андрей Соколовский, он же Сокол, он же игорный магнат, он же безжалостный авторитет – влюбился, а, следовательно, вот оно – его слабое место! Бей, не жалей!
Я ему так и сказала: давай повременим, подождем, пока все уладится. Но Андрей настоял, уверяя, что это его мечта, это символ нашего с ним единства. Я взвесила для себя – мысленно, - чего больше хочу: оглушительную и роскошную свадьбу или то, что будет после нее – мы. Я крепко прижалась к его груди, обняв за могучие плечи, и ажиотированно заверещала, что согласна на тайную роспись и церемонию венчания. А утром первым, что я увидела, открыв глаза, была коробочка, обтянутая атласной тканью, и кольцо в ней – с большим чистейшим бриллиантом. Андрея в комнате не было, но за окном, казалось, рассвело недавно – для отъезда на работу рано. Он вошел в дверь, когда я сидела на кровати и поглаживала камень одним лишь пальцем, так и не решившись взять его в руки. В руках Андрей держал поднос с завтраком.
– Я надеялся разбудить тебя сам, - он поставил еду на столик у окна и приблизился ко мне. – Даже репетировал мысленно, как должен тебя целовать, чтобы разбудить тебя нежно и осторожно.
Я улыбнулась, а он взял кольцо и встал передо мной на одно колено. Моя улыбка стала еще шире, и мне казалось, что длины моих губ не хватало, чтобы она лучилась так, как лучатся мои глаза, а кожу губ закололо от того, что они слишком сильно растягивались.
– Ирочка, - его глаза сверкали радостным огнем, но голос был совершенно серьезным. – Эти несколько дней, которые мы провели вместе, и все ночи без тебя, проведенные после нашей встречи в ресторане, показали мне, как сильно мне тебя не хватало эти семь лет, как сильно мне нужны были твое озорство, твое милое упрямство и твоя страсть ко мне. Я хочу, чтобы ты знала, что я очень часто вспоминал тебя эти годы, я не выбрасывал тебя из своего сердца, которое ты давным-давно покорила своей непосредственностью и смелостью, человеколюбием и добротой… и нежными бедрами и неумелыми поцелуями, - он улыбнулся, глядя на меня искрящимися любовью глазами. – Я много раз боролся с соблазном приехать к тебе. Тем более, я знал твой адрес. Я иногда хотел наплевать на все условности и поехать за тобой, забрать в Москву и сделать своей женой, чтобы ты была моей. Но меня останавливала абсурдность моей работы. Тебя никак нельзя было выдергивать из спокойной и размеренной студенческой жизни и бросать в омут моей сумасшедшей повседневности – тебя, такую ранимую и хрупкую… Но с каждым днем я вижу все яснее, что очень ошибался: ты необузданная и непредсказуемая, а еще бесстрашная – такая, каким я был совсем недавно, до твоего появления. Я всегда был готов рисковать всем, что имею, в том числе и своей жизнью ради дела, в которое верю. А теперь я каждый день ловлю себя на мысли, что мне становится страшно. Становится страшно всякий раз, когда тебя нет рядом, и я не могу своими глазами убедиться, что с тобой все в порядке, и ты мне не приснилась, а по-настоящему со мной. Я вовлекаю тебя в свою неправильную и незаконную бытность, понимая, что это опасно для нас обоих. Но я знаю, что я и в состоянии тебя защитить. Я долго уговаривал самого себя… отпустить тебя, чтобы ты жила обычной мирной жизнью, но не смог. Ты – все, что я хочу. Ты наполнила меня и мое сердце смыслом, словно пустой сосуд. Мне страшно подумать, что я не буду находить тебя дома каждый вечер, не буду прижимать тебя к себе во сне, не буду находить тебя утром в постели в этой кружевной рубашке…