Любовь по обмену

Сокол Лена

Спустя еще пару рюмок, мне становится совсем тепло и хорошо. Как ни странно, начинаю понимать почти все, что они говорят. Отвечаю. Дискутирую. Спорю. Рассказываю анекдоты.

Вдруг слышится оглушающий хруст в кустах. Мужчины успокаивают меня тем, что это волк перед атакой кругами ходит вокруг своей жертвы — то бишь, вокруг нас. Беру фонарь и вдруг вижу, что два глаза из темноты на меня смотрят.

— Кабан. Можно не бояться. — Объясняют мне охотники.

Ну, уж нет. Даже Зяма мне на колени запрыгнул. Сидим, дрожим с ним. По сторонам опасливо оглядываемся.

Еще через пару рюмок я

отказываюсь пить дальше. А то мне уже ничего не страшно. Ни кабан, ни медведь.

Вот и дяде Толе тоже. Мужчина встает, чтобы отлить. Идет в заросли, прислоняется к дереву, курит, дела свои делает. И тут Зяма у меня на коленях как заскулит! Смотрю: в траве кто-то серый, лохматый стоит, не крупный такой. Хрюкает. И внезапно как понесется галопом прочь.

Дядя Толя этот как раз голову хотел почесать, а тут, увидав его, со страху роняет окурок в широкий ворот своего свитера. И тут такой цирк начинается! Он с расстегнутыми штанами на колени падает, на пузе по земле катается, руками машет. Даже в той церкви, куда мы с Зоей на экскурсию ходили, никто так поклоны не отбивал, как этот усатый охотник. Пытался даже на голову встать, да не вышло. Кое-как вытряхнул, обжегся весь, но все равно ему весело. Ржет, сидит у костра.

А потом мы едим мясо и дружно бежим ловить «чупакабру»: что-то черно-серое шевелится в кустах, и дядя Миша говорит, что это монстр местный. Хватает ружье и целится. Хорошо, что у меня фонарик с собой. Свечу на чудище, и оказывается, что это Зяма — рюкзак с едой уволок в заросли камышей и там все сожрал. Материм его, возвращаемся к огню. Мужчины разговаривают, а он лежит у костра, брюхо набитое вывалил и хозяйство свое лижет.

А когда светать начинает, дядя Толя идет в лес «по большому делу». Ветер в деревьях воет, на небе солнышко встает, и тут слышим мы, как он орет:

— Фазан! Фазан!

Дядя Миша за ружье. Зяма в стойку. Я встаю, глаза протираю. Подходим ближе.

— Вот он! — Радостно указываю пальцем, завидев в зарослях шикарного петуха.

«Бах! Бах!» — Дядя Миша дает два залпа и командует собаке. Пёс резво ныряет в заросли. Видим: фазан отлетел метров на тридцать от нас и бежит среди травы. А Зяма не может сквозь густые колючки продраться. Тут и дядя Толя выбегает, как был — без штанов.

Бежим все вдоль кустов за петухом в сторону деревеньки. Фазан впереди, мы, как ни стараемся, все сильнее отстаем от него. И тут Зяма замечает на одном из огородов белых куриц. Видимо, выпустили их подкормиться после уборки урожая. Пёс останавливается, думает пару секунд, решает, видимо, что куры на открытом пространстве — это добыча лучше, чем петух в кустах, и пулей бросается в огород.

Дядя Толя свистит, дядя Миша матерится. Но собака уже в азарте, ничего не слышит. Бросаемся за ним. Начинается настоящая курино-собачья битва: вопли, визг, белые перья летят во все стороны. Мы почти настигаем их, когда Зяма вдруг замечает невдалеке добычу поинтереснее и покрупнее — из небольшого двора на шум выходят полюбопытствовать индюки.

Мы задыхаемся, путаясь в высокой траве. Мужчины орут, размахивают кулаками и ружьями. Но пёс не думает. Что тут думать?! Индюк — вот это добыча, а не ваша дурацкая курица! Бросает полу-придушенную птицу и пускается за приблизившимися

индюками.

Разгорается новая битва: вопли теперь индюшиные, визг собачий, перья уже серые летят. Большие птицы кое-как разворачиваются и неуклюже бегут домой, обратно во двор. Зяма — за ними. Мы к этому времени только подбегаем к границам огорода. Раздается оглушительный собачий лай, затем визг.

Смотрим: две козы гонят Зяму назад, по очереди бодая в зад, за ними — огромный оскаленный белый кот и маленькая, но очень звонкая собачонка, все больше отстающая от этой карусели в перьях. Последней из ворот выбегает полусонная грузная женщина в длинной ночной рубахе и с веником в руках.

Зяма подбегает и прячется в ногах у дяди Толи, спешно пытающегося натянуть свои спадающие штаны. Козы и кот разворачиваются обратно, а собачонка бегает по кругу с оглушающим лаем. Видим: в нашу сторону с криками стартует сама хозяйка, по пути собирая своих кур, и мы, как обезумевшие, срываемся и несемся со всех ног обратно. Шапки набекрень, сапоги с ног слетают, падаем, встаем, снова бежим. Зяма — впереди всех.

На подступах к нашему лагерю видим летящую низко утку. Дядя Миша, не задумываясь, стреляет. Та падает в прудик, пёс летит за ней. Ныряет. Вместо утки приносит рыбину весом примерно чуть больше килограмма. Та, видимо, грелась у поверхности и была подбита дробью прямо в голову. Зяма бросается обратно — за уткой.

Вижу, что недалеко от берега пёс начинает тонуть, запутавшись в чем-то, может, в сетях. Недолго думая, ныряю за ним. Один шаг — и меня вскрывает по шею. Еле как, под крики мужчин, выплываю, выдергиваю пса и так и доставляю до берега. Я — его за шкирку, он — в пасти утку.

Зубы у меня звенят друг о друга от холода, руки трясутся от волнения после пережитого. Дядя Миша заставляет меня сесть в машину и включает печку. Он что-то говорит, ругается, грозит мне пальцем. А я ему:

— Я ваш дочь люб-лю.

— Да знаю, — так по-простому отвечает он.

— Люб-лю Зоя. — Пытаюсь его убедить.

Меня колотит. Дрожу всем телом.

— Да хорошо все, пацан. Хорошо. — Хлопает по плечу, смеется и оставляет меня одного.

Засыпаю мокрый в кабине, а просыпаюсь уже от духотищи и совершенно сухой. Даже насморка нет. Глаза продираю: мужчины спят у потухшего костра, пёс доедает шашлык. Выхожу, недолго любуюсь прудом и природой, затем собираю все вещи, закидываю вместе с мусором и скудной добычей в багажник. Гружу на заднее сидение ходячих мертвецов — то есть спящих, пьяных охотников, запускаю в салон грязного, но совершенно довольного, пса и везу всех домой.

Память меня не подводит — через полчаса плутания по лесным дорожкам мы выезжаем на шоссе, ведущее к городу.

Глава 25

Джастин

В это необыкновенное утро я просыпаюсь раньше обычного. Еще не глядя в окно, предчувствую что-то удивительное и… не ошибаюсь. Там, за стеклом, белые частички неба тихо опускаются на землю. Все вокруг укрыто пушистым ковром, во дворах белым бело: дороги, клумбы, скамейки, крыши домов искрятся белым серебром на утреннем солнышке. Даже головные уборы редких прохожих покрыты снежным пухом!