Любовь по обмену

Сокол Лена

Джастин с воодушевлением мотает головой. Ему трудно передвигаться в полном снаряжении, но он быстро привыкает. Благословляю его, рисуя в воздухе крест, едва парень ступает за порог. Никогда еще (и никому) такого не делала, но сегодня очень переживаю, как мой американец переживет суровую русскую забаву с безобидным названием охота.

С умилением наблюдаю, как он усаживается в любимую папину «Ниву»-вездеходку и пытается приноровиться к управлению. Машина дергается, чихает, но все-таки выезжает из гаража. Мы машем им на прощание и неохотно

заходим обратно в дом.

— Ну, вот. — Говорю я, закрывая дверь.

И мое сердце сжимается от тоски.

Мы идем на кухню, я беру телефон и отправляю ему сообщение. Пишу, что люблю и буду очень скучать. Сеть там, куда они отправляются, вряд ли ловит, так что будет замечательно, если он получит мое послание заранее.

— Чего улыбаешься? — Недоверчиво спрашивает мама, разливая чай по кружкам.

Я инстинктивно прижимаю к груди смартфон.

— Я… кхм-кхм, — откашливаюсь, в надежде придумать что-то умное во время вынужденной паузы.

— Смс пишешь?

— Ага. — С удовольствием хватаюсь за предоставленную соломинку.

Которая оказывается хитроумной ловушкой.

— Славе? — Тут же ввинчивает мать.

Шах и мат.

— Мам… — Облизав губы, медленно выдыхаю. — Мы… мы… в общем, мы расстались со Славой. — Видя ее взметнувшиеся вверх брови, спешно добавляю: — Вообще-то, он изменил мне, а я полюбила другого, но самое главное не это. Главное, что все нормально и все хорошо.

Она оседает, со звоном опуская чайник на стол.

— Ох, доченька. — Ее голос встревожен. Мама хлопает глазами. — А я-то уж вся извелась. Думала, что же теперь со Славиком будет? Жалко мне его так было, аж сердце щемило.

— А что его жалеть? — Наклоняюсь к ней и ставлю локти на стол.

— Как… — Она взмахивает руками. — Ты и Джастин. Вы…

— Что мы? — Старательно изображаю невозмутимость. На моем лице ни один мускул не дергается. Полнейший непоколебимый покерфейс. Да из моего лица кирпич выходит получше реального кирпича.

— Мама же не слепая. — Миролюбиво выдает она. — Зой. Давай уж сознавайся.

Нас накрывает теплое, уютное молчание. Мы смотрим друг на друга и потихоньку расползаемся в улыбках.

— Так ты всё знала… — Выдыхаю.

— Да. И папа.

— Папа? — Подскакиваю на стуле. — О, бедный Джастин!

Закрываю рот ладошкой.

— Нет. — Усмехается она. — Ничего такого он не знает. Ни того, что вы по ночам по крышам шастаете, ни того, что милуетесь по углам.

Я медленно, как в мультиках, покрываюсь краской с ног до головы. Закипаю, как чайник. Боже, это же мама. Мама! И она говорит эти вещи, глядя мне в глаза. Интересно, об остальном она тоже в курсе? «Бз-з-з!» — свистит мой воображаемый свисток.

— Он даже рад, что со Славиком покончено. — Мама подвигает мне кружку с чаем. — А вот Джастинушку жаль. Хороший парень, мне нравится.

— Почему? — Не своим голосом мычу я.

— Ну, как? Теперь папу ничто не останавливает. Возьмется он за американца, как за своего сына. Воспитывать будет.

— Только

не это…

Джастин

Удивительная машина. Дороги нет, а она везет. На каждой кочке я подлетаю так высоко, что задеваю головой обшивку крыши. Дядя Миша обсуждает что-то важное на заднем сидении со своим другом. Они громко переговариваются и по очереди отпивают из фляги. В ней какой-то напиток — наверное, чай.

На пассажирском сидит пёс с непроизносимым именем Zyama, его тоже болтает из стороны в сторону, пока мы едем по бездорожью. Он только и успевает впиваться длинными когтями то в сидение, то в переднюю панель.

В течение всего пути я недоумеваю, откуда же у него столько слюны. Она капает прямо на резиновый коврик или брызжет в разные стороны на кочках. Но ответ приходит сам собой и довольно быстро: пса укачивает. И как только мы останавливаемся, пятнистый зверь с коричневой башкой выпрыгивает прямо через окно, и его долго рвет на траву. Проблевавшись, пёс идет, шатаясь, к маленькому прудику неподалеку, чтобы попить.

Пока мужчины разбирают вещи, я оглядываюсь по сторонам. Несмотря на холод, осеннее солнышко приятно ласкает кожу. Прохладный ветерок шелестит травой и опавшими листьями. И я не устаю поражаться сочным краскам и всей той красоте, что царит вокруг. Хвойные деревья вперемешку с лиственными: темная зелень на светло-зеленом с вкраплениями желтого, красного и золотого. Выглядит потрясающе, просто волшебно!

Да здесь всё вокруг словно нарисованное. Небо светло-голубое. Облака белые-белые, по самым вершинам деревьев плывут. Ягоды на кустарнике вдоль берега — ярко-красные, так и манят. Птицы поют, сухая трава под ногами шелестит, дышится хорошо — точно рай.

Гуляю, все разглядываю, пока дядя Миша со своим другом сети ставят и костер разводят. Собаке палку швыряю, он ее обратно приносит. Любуюсь, как по темным стволам деревьев скачут неуловимые солнечные зайчики. Изумленно разглядываю грибы, попадающиеся среди жухлой листвы.

— Уху ел! Уху ел! — Спорят друг с другом мужчины.

Наверное, насчет ужина соображают.

А я читаю сообщение Зои и улыбаюсь. Делаю для нее несколько фотографий. Вот небольшой прудик, заросли какие-то возле него, вот лес, кустарник, вот небольшая деревенька в пятидесяти метрах от нас.

— Антидепрессант! — Подает мне рюмку дядя Миша, когда мы собираемся посидеть возле костра в сумерках.

Нюхаю.

«О, знаем мы ваши антидепрессанты, пробовали»

Пытаюсь отказаться, но не выходит. Приходится пить. Меня хвалят. Сидим. Дым костра поднимается в небо. Красиво. На решетке жарится шашлык. Спокойно так на душе, мирно, безмятежно.

А вот друг дяди Миши веселеет с каждой новой рюмкой. Разговаривает все громче, размахивает ружьем, смеется. Пытаюсь спросить, когда начнется охота, и они оба мне что-то объясняют. Догадываюсь, что на утренней зорьке. Согласно киваю.