Любовь – полиция 3:0
Шрифт:
– Кому ж ты это всё собираешься дарить? – с неподдельным интересом рассматривали его тётки разложенные платки, подстаканники, лоскутные одеяла и иконы.
– Гале, конечно! Что непонятного? – передразнивала их его смешливая двоюродная сестра Аня.
Так по приезде из России скапливалось много новых подарков, приобретённых вопреки всякому пониманию того, что Галя их отвергнет. Будучи человеком чутким, Шишликов выглядел со стороны полной своей противоположностью – упрямым неотёсанным солдафоном, осаждающим крепость единственным знакомым ему методом. Он сам же критиковал себя за это, сам же и оправдывал.
Прослыть невменяемым членом общества – перспектива не из радостных. Всё общество делилось на прихожан, круги знакомых вне церкви, знакомых на Родине и на коллег. Эти части его окружения почти не соприкасались друг с другом. В каждом кругу у Шишликова была своя ипостась, и, утомившись в одном обществе, можно было переключиться и отдохнуть в другом. Но именно в церковной общине, где человеческих странностей в избытке, прослыть очередным помешанным Шишликову не хотелось.
Богоискание – удел людей раненых, осознающих своё ранение. Церковь – лечебница. Но не та, что излечивает и возвращает в мир здорового человека. Она никого не возвращает. Зализавший возле Христа свою боль пытается ужиться и в миру, и в храме. Через какое-то время это превращается в огромный шпагат, при котором то и дело рвутся связки. Чтобы их не рвать, нужно быть сильным. А оценивать чужую силу – труд ещё тот: чтобы оправдать себя, Шишликову требовалось прежде оправдать всех, с кем его сталкивала жизнь. Никого, никого он не должен отвергнуть, чтобы не быть отвергнутым Галей.
Можно лишь смутно догадываться, какой мир таится в той или иной щуплой старухе и что прячут люди под той или иной невыразительной внешностью. В детстве в деревне Шишликов с братом стороной обходили дряхлую колдунью Ефросинью. Завидя её на лугах, куда она ходила по травы, они сворачивали с намеченного пути, садились на землю и крепко держали взбалмошного пса, чтобы тот не облаял старуху: выжидали, когда та пройдёт мимо. В избе же крепили колючие стебли синеголовника над входной дверью, дабы колдунья не смогла переступить порог. Спустя годы Шишликов узнал, что Ефросинья в молодости была первой красавицей. Наверно, почти такой, как Галя. Недоступная красавица – всегда ведьма! Через каких-то пятьдесят лет Галя будет Ефросиньей, и Шишликов исправит детскую ошибку – он всегда будет видеть в ней красавицу.
Красота магична, необъяснима, завораживающа. Она легко подходит под основной ориентир познания жизни. Достаточно сделать её точкой отсчёта, и всё упростится: чем ближе к истине, тем красивее, и чем красивее, тем ближе к истине. Шишликов интуитивно искал соприкосновения лишь с красивыми, на его взгляд, лицами и сторонился некрасивых. Красивых было больше всего среди детей и неискушённых девушек. В них красота сияла пронзительной ангельской чистотой.
Сладости вперемежку с посадскими платками, очередными нотами и непременным драже «Вечернее» были упакованы в большую голубую коробку. От кого бы Галя приняла новую посылку с удовольствием? Шишликову на ум пришло одно имя: Вольфганг Амадеус! Остальные данные отправителя – дом, улицу, фонарь – он оставил своими.
Отслеживание посылки через
«Стоп! Стоп! Стоп! Как неизвестен? Галя переехала?» – новость повергла Шишликова в недоумение и тревогу. Это был удар под дых. Удар навязчивой судьбы, в которую Шишликов не верил. Она во второй раз прятала от него Галю. Шишликов представил почтальона в жёлтой форменной куртке: тот вежливо протягивает ему бланк для росписи, Шишликов тянется за шариковой ручкой и получает удар в живот.
– За что? – спрашивает он.
Почтальон ехидно ухмыляется:
– За Галю!
Снова искать новый адрес? Снова делать бесконечные запросы и неделями томиться в ожидании правильного ответа? Посылка с подарками возвращалась обратно.
Настойка пустырника помогла унять эмоции и выстроить последовательность планируемых шагов. Первым делом он наклеил имя Моцарта на свой почтовый ящик и дверь. Оставаться днями дома в ожидании курьера не было возможности из-за новой работы, первая неделя которой только началась. Уведомление забрать посылку в ближайшем почтовом отделении появилось днём позже. Вечером следующего дня он отправился на почту.
– Здравствуйте. Хочу забрать посылку.
– Паспорт давайте! – потребовала полнотелая сотрудница почты.
Клиентов в вечерний час оказалось много, и у женщины слышалась одышка.
– Вот, пожалуйста! – протянул он документ: – Там вместо моей стоит фамилия Моцарта.
– В паспорте?
– На посылке.
– Если фамилии разные, то мы посылку вам отдать не можем.
– Как не можете? Та, кому я её посылал, видимо, переехала. Мне посылка вернулась из Койска.
– На чужую фамилию мы ничего не выдаём.
– И что же мне делать?
– Нужна доверенность! – устало предложила выход женщина.
– От Моцарта? – удивился Шишликов: – Он же умер!
Женщина за стойкой растерянно согласилась:
– Да, я знаю!
Повисла пауза. Очередь нетерпеливо росла. Во избежание пробки вмешался ещё один почтовый чиновник:
– В чём трудности? – самоуверенно встал он на защиту коллеги.
– Посылка на другое имя… – начала объяснять женщина.
Очередь постепенно вошла в курс дела и внимательно следила за происходящим. Всем хотелось поскорей увидеть посылку от почившего композитора. Шишликов начал нервничать.
– Тогда вы её никак не получите! – заявил второй чиновник.
– Не получу? И что с ней будет?
– Полежит у нас в течение недели, а потом отправим обратно.
– Куда обратно? – спросил он.
– Отправителю! – ухмыльнулся третий чиновник, вышедший на шум со складского помещения. Он краем уха слышал спор и был слегка раздражён.
– Так нет никакого отправителя, то есть Моцарт умер, и я вместо него! – возмутился Шишликов.
Воцарилось молчание: присутствующие пытались вместить сказанное и ждали развязки. Третий чиновник очнулся первым: