Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
Но Петров вдруг посреди быстрого перебора прервал игру и взглянул на Полтавцева: это был их старый, давно выработанный прием… Когда гармонь выжидающе смолкла, Полтавцев провел руками по своему ржаному чубу и четким неторопливым шагом, подняв голову и улыбаясь, направился к дальнему углу, где на лавке сидела красивая незнакомка и разговаривала с подругой.
Капитан шел с уверенной неторопливостью. Он так нес свои широкие плечи, словно этот его гордый проход по залу был коронным номером субботней программы. Теперь гармонь в такт его хода приглушенно
Все, кто был в зале, восхищенно смотрели на это церемониальное шествие.
Когда Полтавцев подошел к выбранной им женщине, поклонился ей и, приглашая на танец, протянул руку, Петров на мгновенье смолк, потом резко растянул гармонь и заиграл вальс, да так, что даже безногий не усидел бы на месте…
Гармонь звучала точно огромный орган. Ее звуки, как ток, пробежали по телу. Однако никто не танцевал: все смотрели на капитана и его избранницу.
На приглашение капитана женщина приподнялась, но полностью не встала, что-то сказала ему. Капитан с лихостью первоклассного строевика щелкнул каблуками и опять протянул руку. На этот раз женщина даже не приподнялась, только негромко сказала что-то.
И случилось невообразимое: гордый, самолюбивый капитан Полтавцев, побежденный, красный, повернулся и, поджав хвост, побрел к нам. Хорошо еще, что к этому времени пары пустились по кругу и этим в какой-то мере стерли неловкость.
— Матюшин, эту женщину будем брать приступом! Ясно? Сейчас к ней подойдешь ты и пригласишь. Если она и с тобой не пойдет, пригласит Михайлов, если и ему откажет… — Капитан взглянул на меня, с минуту смотрел и, осклабясь, закончил: — Спустим на нее этого красавца мужчину! — Он поправил на мне ремень, одернул гимнастерку и хлопнул по спине: дескать, не сутулься, Пересыпкин, держи хвост морковкой… — Вся надежда на тебя! — сказал он, глядя мне в глаза, и расхохотался. Он пытался замаскировать как-то свою неловкость, оттого и петушился.
Полтавцев подал знак Петрову.
И повторилась сцена похода через весь зал к сидящей на лавке женщине и постыдное возвращение. С той только разницей, что на этот раз исполнителем был не Полтавцев, а коренастый, круглый как мяч Матюшин.
Матюшин тоже промаршировал перед нами, выпятив грудь и задрав подбородок так, словно был не в клубе на танцах, а на плацу обучал новобранцев.
Все следили за ним. В зале царила напряженная тишина.
Когда Матюшин поклонился женщине и протянул ей руку, Петров опять прервал на мгновенье игру и, тут же растянув гармонь во всю ширь, заиграл медленное, удивительно мелодичное танго.
Мне показалось, что на этот раз женщине было неловко отказывать, но она даже не встала, только, вытянув шею, сказала что-то Матюшину, и посрамленный старший лейтенант покатился к нам в угол.
Обратный путь он проделал гораздо быстрее, так часто семеня своими короткими ножками, словно ступал по льду и боялся, что лед проломится.
Полтавцева ничуть не огорчило поражение старшего лейтенанта.
Напротив, он даже обрадовался и, похохатывая,
— Ну, Женечка, будь молодцом! Ты только как-нибудь подними ее, от лавки оторви, а остальное я беру на себя.
Петров и этот танец закончил пораньше. Он знал, что капитан так легко не отступится и бросит в атаку Михайлова. Так оно и случилось. Полтавцев силой погнал молодого сержанта в угол, где сидела неприступная красавица.
Михайлов шутя перекрестился и, всем видом выражая вежливость и сдержанность, пошел. Присутствующим в зале все больше нравилось это неожиданное представление, они с интересом ждали, что же будет дальше.
Точно так же, как и его предшественники, Михайлов пригласил заупрямившуюся женщину. И все остальное тоже в точности повторилось.
Но сержант не растерялся: получив отказ, он тут же подхватил прежнюю партнершу и скользящим шагом ступил в круг.
— Эх, была не была! — проговорил тогда Полтавцев и, по своему обыкновению поводя плечами, с гордым и независимым видом во второй раз направился к красавице, которая из-за непрекращающихся атак вдруг сделалась центром внимания всего зала.
Только капитан наклонил свою чубатую светловолосую голову, Петров заиграл его любимый вальс «Амурские волны», заиграл с таким чувством, что устоять на месте было просто невозможно.
Но эта удивительная женщина обошлась сурово с упрямым капитаном. Она даже не шелохнулась, только коротко сказала ему что-то.
Капитан явно растерялся. Вся спесь сразу же слетела с него. Он стоял уронив плечи (что очень редко с ним случалось), не зная, вернуться к нам или остаться и попробовать завязать беседу.
Петров прервал игру, снял гармонь и поставил на пол.
— Нет! — крикнул ему капитан, еще раз давая почувствовать, что он здесь самый главный и почетный гость. — Играй! Теперь очередь Пересыпкина!
Он повернулся на каблуках, быстро подошел ко мне, схватил за руку и, вытолкнув на середину зала, громко крикнул:
— Ну-ка, теперь ты попроси эту… эту дамочку. Может, хоть с тобой она станцует. — И расхохотался.
Я растерянный стоял посреди зала и не знал, что делать. Верно, вид у меня был достаточно смешной, потому что там и сям раздались смешки, а потом поднялся хохот.
Скоро уже весь зал хохотал от души.
Громче других смеялся Полтавцев. Он не смеялся, а фыркал и ржал как конь.
«Ладно, — подумал я. — Посмотрим, кто из нас смешнее…» — и, еще не зная, что буду делать дальше, неожиданно даже для себя вскинул вверх обе руки.
Гармонь Петрова смолкла. Стало тихо. На мгновенье замолчал даже Полтавцев.
Тогда я резко наклонился, изо всех сил звонко шлепнул себя по голенищам сапог и, разведя руки, притопывая, вприсядку пустился в пляс и направился к углу…
Сукин сын Петров сразу сообразил, что к чему, и, с ходу подхватив, заиграл в такт «Барыню». Зал одобрительно зашумел и захлопал в ладоши, да так дружно, что я диву дался.