Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
Петров, не давая мне передохнуть, растянул свою гармонь и залился, заперебирал, да так лихо, бойко, разухабисто, что я чуть не задохнулся с непривычки.
…И случилось неожиданное.
Она, весь вечер просидевшая на лавке, вдруг поднялась, выпрямилась, сбросила с плеч платок и выплыла в круг, точно ладья в море.
Зал сперва взревел в один голос, потом грянули в ладоши — чуть крыша с клуба не слетела! Поднялся свист, рев и притопывания. Казалось, все вокруг посходили с ума…
Я вприсядку шел за этой
А женщина эта, похожая на царицу, плавно плыла передо мной, подняв голову и широко разводя свои крупные полные руки. Ростом она была почти с меня, не очень полная, с округлыми прекрасными формами. Лицо белое, бледное, отчего чернота ее бровей и глаз казалась особенно резкой, на губах играла улыбка, голова слегка закинута…
Словом, передо мной была настоящая русская красавица!
Если б в ту минуту ко мне пристали с ножом к горлу, я все равно утверждал бы, что красивее нет никого на свете. Я и представить себе не мог, чтобы чей-нибудь танец мог так захватить душу…
Устав, она низко поклонилась мне и пошла в свой угол.
Пока она шла и потом, когда села на лавку, восторженный рев и рукоплескания не смолкали.
Видно, наш Петров тоже притомился. Он снял гармонь и поставил на пол. Его сменил парнишка-гармонист, но после Петрова игра гармониста показалась всем такой тусклой и беспомощной, что народ вдруг заскучал. Так случается, когда из ярко освещенного зала вдруг попадаешь в полутемный коридор.
Наши встретили меня недружелюбно.
Матюшин даже не взглянул на меня, а Полтавцев покосился и насмешливо сказал:
— Всегда так: спелая груша свинье достается.
Я смолчал, но про себя решил задать капитану перцу. Еще посмотрим, кому достанется груша и кто настоящая свинья.
После танцев Полтавцев сумел так точно все рассчитать, что, выходя из клуба, мы в дверях столкнулись с удивительной красавицей и ее двумя подружками. Капитан направился к ним с уверенностью человека, избалованного женщинами, и по-военному взял под козырек.
— Позвольте представиться, — сказал он таким тоном, словно не спрашивал разрешения, а приказывал.
— Представьтесь, если вам очень хочется, — ответила женщина и оглянулась на своих спутниц.
— Капитан Полтавцев, командир бронепоезда. А это мои подчиненные…
— А разве у ваших подчиненных нет фамилий? Или они у вас немые?
— Немые? — Полтавцев поднял брови. — Да бог с вами! У них языки ого-го!.. Если понадобится, можно через вашу реку как мост перекинуть… — И, довольный своей шуткой, громко рассмеялся.
— Меня зовут Ирина Дроздова, а это Нина Гаврилова, а это Наташа Маркова, — несколько недовольным тоном ответила красавица и пошла вперед.
— Вот, к примеру, Пересыпкин, — продолжал Полтавцев,
— Что же в нем такого смешного? — спросила Дроздова и неожиданно остановилась. Капитан, идущий следом, чуть не налетел на нее.
— Да всем! Хотя бы тем… — Он вдруг почувствовал, что его занесло, и добавил: — Хотя бы своими шуточками. Вы б послушали его словечки и истории. Пересыпкин у нас шутник…
— Это признак ума, которого многим не хватает, — обрезала Дроздова.
Капитан сперва опешил, потом надулся как индюк и долго не мог проронить ни слова.
Женщины, изредка обмениваясь несколькими словами, шли по присыпанной свежим снегом тропе и время от времени громко смеялись. Мы шагали за ними следом и молчали, как немые.
У развилки дорог, откуда нам нужно было свернуть направо, капитан прибавил шагу, нагнал Дроздову и, взяв ее под руку, сказал:
— Позвольте проводить вас до дома?
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Дроздова, освобождаясь от его руки. — Я хочу, чтобы меня проводил вон тот, — и она указала на меня.
Мы группой стояли неподалеку.
— Который? — строго переспросил капитан и недовольно уставился на нас.
— Шутник. Я люблю веселых людей.
— Стало быть, вы думаете, что я… — обиженным голосом начал Полтавцев…
— Ужасно серьезный и очень строгий человек.
— Спасибо, — сказал капитан и вроде бы шутя поклонился.
— Товарищ Пересыпкин, вы не могли бы проводить меня до дома?
— Почему же нет, — обрадовался я, — с большим удовольствием! — и взглянул на капитана.
— Проводи! — важно разрешил капитан и, чтобы еще раз продемонстрировать свою власть, добавил: — Даю два часа. Если вовремя не вернешься, шкуру спущу. Понял?
За меня ответила Дроздова:
— Капитан, шкура у животных, а у Пересыпкина кожа…
— Кожа у него или шкура, узнает, когда опоздает! — И обиженный капитан не оглядываясь зашагал по дороге к бронепоезду.
А я с тремя женщинами свернул налево. Мы пошли вниз по тропинке к реке. Сначала все молчали.
— Пересыпкин, как вас зовут? — услышал я голос идущей впереди Дроздовой.
— Геннадий Николаевич, из деревни Сасово, Рязанской области, сорока трех лет, вдовый, имею детей, образование среднее, бывший железнодорожник, да и сейчас путеец, — отчеканил я, и словно язык у меня развязался — пошел и пошел!.. Что только знал смешное, все выложил. Разумеется, и истории моего папаши не забыл, в особенности про то, как мы нашу хромую корову к соседскому бугаю водили.
Женщины поначалу пытались сдержаться, только иногда прыскали в кулачок, но постепенно разошлись и пошли хохотать и заливаться, да так, что раза два мы чуть не покатились вниз с обрыва.