Любовь Советского Союза

Снежкин Сергей

– Сам не ожидал. Я сказал, чтобы дали люкс, но я не знал, что у них такой люкс. – Жених казался растерянным.

– К маме не пошли, – огорченная Галина села рядом.

– Завтра пойдем, – пообещал Ковров. – Кто же знал, что здесь Марк окажется!

Они сидели молча.

– Какой замечательный человек – Марк! – вдруг с воодушевлением сказал Анатолий.

– Да, – согласилась Галя, – кажется неплохим.

– Нет! Ты не права! – Ковров встал и в возбуждении зашагал вокруг кровати. – Отличный человек! И актер какой!

– Какой? – снисходительно спросила Галина.

–

Не такой, как все! – убежденно ответил Анатолий.

– Толя, – позвала его Галина.

– Что? – остановился Ковров.

– Не такой, как все, – это ты. – Она подошла и стала расстегивать пуговицы на его кителе. – Я не за Бернеса замуж вышла… за тебя!

* * *

Теперь они лежали рядом, глядя прямо над собою на веером расходящиеся складки шелкового балдахинового купола.

– У тебя в первый раз? – повернулась к мужу Галина.

– Почему в первый? – обиделся Ковров. – Вовсе не первый. Я просто говорить не хотел. Хвастаться неудобно… – он помолчал, взял с тумбочки папиросу и добавил: – перед женой.

– У тебя в первый раз, – с нежностью гладя его лицо, повторила Галина.

– Да говорю же тебе, не в первый! – пытался защищаться Анатолий. – И даже не во второй и не в третий! Я просто говорить про это не люблю.

– В первый! – убежденно повторила Галина. – Ты врать не умеешь.

– Как я люблю тебя! – почти шепотом сказал Ковров.

– И я тебя, – призналась Галина.

Он натянул на них шелковое узорчатое покрывало…

– Над Москвой весенний ветер веет,С каждым днем все радостнее жить! –

начал он петь так же шепотом, как и говорил слова о любви.

– И никто на свете не умеетЛучше нас смеяться и любить, –

так же тихо подхватила Галя.

И уже вместе в один голос они запели, сбросив с себя шелковые одеяла и обнявшись:

– Широка страна моя роднаяМного в ней лесов, полей и рек!Я другой такой страны не знаю,Где так вольно дышит человек!

В дверь постучали. Потом еще раз.

– Кто там? – недовольно крикнул Ковров.

– Товарищ Ковров, выйдите, пожалуйста. Вам срочный пакет, – послышался из-за дверей приглушенный голос.

– Не ходи! – вскрикнула Галина.

– Что ты? – улыбнулся, целуя ее, Анатолий. – Это пакет. Получу пакет, и все!

В коридоре, кроме перепуганной коридорной, Коврова дожидался сурового вида военный. Он отдал честь и протянул Коврову небольшой, казенной бумаги пакет с сургучной печатью. Ковров вскрыл пакет и, вынув из него машинописный листок, пробежал глазами его содержание.

– Что случилось? – спросил он у военного. – Почему к коменданту?

– Не могу знать! – ответил лейтенант.

– Слушай, друг… – наклонился к нему Ковров. – А нельзя до утра подождать? Тут такое дело… – он оглянулся на дверь люкса. –

Я женился вчера. У меня там невеста… жена уже, – и он, привыкший распоряжаться, извинительно улыбнулся.

– Приказано доставить немедленно, – ответил лейтенант. – Машина ждет внизу.

– Полковник Ковров прибыл согласно предписанию в ваше распоряжение, – мрачно доложил Анатолий военному коменданту города.

Генерал встал из-за стола и, держа перед собой бумагу, прочел ее содержание:

– За не санкционированный командованием самовольный вылет из аэропорта «Тушино» в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое мая тысяча девятьсот тридцать девятого года, в направлении Калинин [23] – Ленинград, полковника Коврова подвергнуть дисциплинарному взысканию в виде заключения его под арест на гарнизонную гауптвахту сроком на трое суток. Командующий военно-воздушными силами генерал-полковник Смушкевич.

23

Калинин – название города Тверь с 1931 по 1990 гг.

Генерал закончил читать. Положил листок на стол и распорядился:

– Сдайте личное оружие, портупею и наручные часы.

– Часы-то зачем? – изумился Ковров. – Вы чего думаете? Я на ремешке повешусь?

– Так полагается, товарищ полковник, – мягко пояснил генерал.

Утром Галина вышла из гостиницы, остановилась, соображая, в каком направлении может быть Александринский театр, сверяясь с планом, кем-то нарисованным ей на клочке бумаги. Была она бледна, с опухшими веками – явным признаком бессонной ночи. Проходя мимо газетного киоска, остановилась. Обычный киоск: газеты «Правда», «Известия», «Ленинградская правда», «Комсомольская правда», «Гудок», «Красная звезда», «Смена», «Литературная газета» и «Красная новь». Все четырехполосные, с мельчайшим шрифтом. Журналы: «Огонек», «Работница», «Крестьянка», «Чиж» и «Костер».

За квадратными, похожими на дачную веранду, окошечками ларечной витрины располагались фотооткрытки: слева летчики, Герои Советского Союза, справа актеры и актрисы советского кинематографа.

Галина купила открытку с изображением своего мужа.

– Этот хороший, – мать положила фотографию Коврова на столик, – чистый.

Потом добавила:

– Сильный… он в Москве?

– Здесь, в Ленинграде, – устало ответила Галина.

– Почему же не пришел? – удивилась мать.

– Его арестовали вчера, – коротко пояснила Галя.

У мамы выпала из рук ложечка с мороженым. Она побледнела.

– На трое суток. За воздушное хулиганство, – поспешила успокоить Клавдию дочь. – Он без разрешения ночью на самолете прилетел сюда… за мною.

– Красиво, – подняла брови мать. – Ты его любишь, – поставила она диагноз, пристально глядя на дочь.

– Я его очень люблю, мама, – как-то очень спокойно и жестко подтвердила дочь.

Они сидели на балконе под десятью колоннами классического ордера Александринского театра, где было устроено летнее кафе.