Любовь, только любовь

Бенцони Жюльетта

Нищий зарычал снова, но не протестовал, а только сильнее сжал свою пленницу, наконец проговорил;

— О, это ты, Жан-Толстосум? Уходи! Девушки не для таких, как ты!

Груде тряпья этот аргумент не показался убедительным. Снова прозвучал его скрипучий зловещий смех, напомнивший девушке скрежет ржавой цепи.

— Ты так думаешь? Пусть у меня болячки и горб, но в постели я не хуже других… Веди девчонку в дом с коньком на крыше, там на крыльце и платье снимем… Жако де ла-Мер всегда говорит, что ты ничего не сможешь сказать о девушке, пока не разденешь ее донага… Пошли.

В его голосе появились повелительные

нотки человека, привыкшего, чтобы ему подчинялись. И тот, кого звали Диманш-Мясник, долго бы сопротивлялся, но, к счастью, Жеан — Толстосум повторил имя Короля Ракушек дважды, и это имя вывело Катрин из оцепенения. Она решила пустить в ход козыри. Хуже того, что ожидало ее от этих чудовищ, уже быть не могло.

— Вы говорите о Жако де ла-Мере, — сказала она как можно увереннее, — так вот, именно к нему я и иду, вы.. задерживаете меня.

В ту же минуту лапа гиганта ослабла, а коротышка подошел поближе, чтобы лучше разглядеть Катрин. Поразительно сильным для скрюченного человека рывком он освободил ее из рук Диманша.

— Что тебе надо от Жако? Ты не похожа на его девушек. Они все сейчас за работой.

— Мне нужно его увидеть, — закричала Катрин почти рыдая. — Это очень важно! Если вы его люди, то должны отвести меня к нему.

Наступила минутная тишина. Затем Жеан-Толстосум печально вздохнул.

— Это меняет дело, — сказал он. — Если ты идешь к Жако, мы не можем задерживать тебя Доадно! Идем, Диманш, возьми себя в руки. Мы должны проводить эту маленькую девственницу… ты ведь девственница? Всегда отличишь… Если это не так, разве ты устроила бы такой шум из — за того, что двое здоровых нищих хотели немного развлечься с тобой.

Слишком потрясенная, чтобы вступать в разговоры, Катрин пошла между мужчинами, которые по-прежнему были для нее безликими тенями. Она смутно понимала, что. во всяком случае до дома их предводителя ничто ей не угрожало, а эти два грабителя стали ее телохранителями. Огромная тень великана сопровождала ее с одной стороны, а второй человек, спотыкаясь о неровные булыжники, тяжело хромал с другой.

Улочка, зажатая между двумя рядами домов, спускалась вниз и переходила в некое подобие туннеля между двумя садами с высокими стенами. Вдалеке показалось фантастическое строение, которое, как оказалось, когда они подошли ближе, образовывали два полуразвалившихся дома. Сквозь ставни был виден свет. До нее донесся женский голос, который пел или, скорее, монотонно проговаривал нараспев странную погребальную песню на чужом языке.

По мере приближения к дому песня становилась все яснее. Временами голос певицы поднимался до невыносимо высокой ноты и долго держал ее, прежде чем снова подхватить странную грубую мелодию. Катрин услышала, как Жеан-Толстосум засмеялся своим особым скрипучим смешком:

— Ха, ха!.. Жако устроил вечеринку… хорошо! Когда они подошли к дому, от двери отделилась фигура. Катрин увидела блеск лезвия топора.

— Пароль, — произнес грубый голос.

— Стойкий, — сказал Жеан-Толстосум.

Заходите…

Дверь распахнулась, открывая вход в знаменитую таверну Жако де ла-Мера — место встречи преступного мира Дижона. Добропорядочные горожане говорили об этом месте шепотом, осеняя себя в суеверном ужасе крестным знамением. Трудно было понять, почему начальник городской стражи разрешил существование этого рассадника зла.

Любая уважаемая

дама Дижона упала бы в обморок, узнав, что ее драгоценный супруг иногда проскальзывает в запрещенный дом, чтобы купить ласки какой-нибудь красивой девки. Жако знал, как подбирать девушек, и его заведение могло соперничать с самыми знаменитыми публичными домами. Как хороший делец, он знал, что прежде всего клиент должен получить удовольствие…

Сперва Катрин увидела только калейдоскоп ярких красок. Со всех сторон несся галдеж, смех, музыка, но все это стихло, так как посетители, в изумлении раскрыв рты, уставились на странную картину — прекрасная девушка с бледным лицом и растрепанными волосами и два стоящих по бокам зловещих спутника. Между тем Катрин вглядывалась в это огромное с низкими сводами помещение, в которое надо было спускаться на несколько ступенек. В углу комнаты был огромный очаг, в котором медленно вращались на вертелах три барана. Повсюду стояли скамьи и большие деревянные столы с пятнами грязи. В дальнем конце комнаты была деревянная винтовая лестница, ведущая на крышу.

Все было забито народом. Здесь собрались пропойцы: солдаты и круглоглазые юнцы, студенты и подмастерья, которые пришли в таверну познакомиться с темной стороной жизни. Две старухи следили за приготовлением пищи. На коленях у клиентов и даже прямо на столах — среди луж разлитого вина и оловянных кружек — сидели молодые блудницы — у многих полурасстегнуты корсажи, а некоторые и совершенно голые. В темноте и дыме их тела, казалось, излучали слабое сияние. Свет от свечей и блики огня мерцали на бледной атласистой коже женщин и на рубиново-красных лицах пьяных мужчин.

Минутное удивление, вызванное ее появлением, прошло. Прежде чем Катрин со своим эскортом достигла нижней ступеньки, вакханалия опять вошла в свое русло. Снова начались пляски и крики. Девица со смуглым телом и огромным бюстом забралась на стол и пустилась в пляс, непристойно корчась и извиваясь среди жадно протянутых рук. В этот ужасный момент Катрин подумала, что попала в ад, и зажмурилась.

Перед ее глазами прошли воспоминания о таких же сценах. Это были оргии, которые он видела во Дворе Чудес, прячась в старой лачуге Барнаби. Тогда она была ребенком, и такие сцены только удивляли и смутно волновали ее. Но сейчас она была потрясена и с отвращением почувствовала, что они возбуждали в ней странное желание.

Женщина, которая пела до этого, затянула новую песню, и при хриплом, низком звуке ее голоса Катрин снова широко открыла глаза. Эта женщина, одетая в огненное атласное платье, с золотыми блестками в волосах, сидела, окруженная толпой мужчин, в дальнем конце комнаты. Ей аккомпанировал склонившийся над ней лютнист. Она пела с закрытыми глазами, обхватив руками колени. Катрин вздрогнула от удивления, узнав ее. Действительно, в эту ночь она сделала много открытий. Женщина была Сара.

Она не заметила Катрин, но если бы даже и заметила, то вряд ли что изменилось бы, так как она была пьяна. Но не вином, а совсем другим опьянением. Глоток же вина был только проводником, с которым цыганка могла покинуть этот мир повседневности и вернуться душой к далекой дикой жизни в таборе. Катрин слушала с восторгом. Сара часто напевала ей колыбельные песни, особенно в начале их переселения в Бургундию, но никогда ее голос не был таким хрипло-страстным и таким невыносимо печальным…