Любовь, только любовь
Шрифт:
— Обычно я собираю милостыню у дверей церкви Святого Бенедикта, — сказал он. — Если я тебе буду нужен, ты меня всегда найдешь там. Ты друг Барнаби, и если хочешь, можешь стать и моим.
Во время этой маленькой речи его грубый, скрипучий голос приобрел странно нежные нотки, и это окончательно зачеркнуло плохие воспоминания об их первой ночной встрече. Она знала, что предложение дружбы, идущее от нищего, искренне, так как ничто не заставляет его это делать, так же как нельзя легкомысленно относиться и к его угрозам.
Входная дверь лишь слегка
Чтобы выспаться, остаток ночи оказался слишком коротким. Катрин не слышала, как звон на Нотр-Дам оповестил об окончании комендантского часа, и никак не прореагировала, когда Лоиз начала грубо трясти ее, чтобы поднять к мессе. В конце концов Лоиз в ярости ушла, пораженная крепким сном сестры, предрекая ей осуждение на вечные муки. Катрин, забывшая обо всем, кроме мягкой подушки, снова погрузилась в сон.
Около девяти часов она наконец спустилась в кухню. Атмосфера там была грозной.
Жакетт на столе возле очага утюгом, в который она время от времени подкладывала горячие угли, гладила семейное белье. Под белокурыми прядями волос на лбу у нее выступили капельки пота; она поджимала губы. Это было знакомо Катрин: что-то расстроило мать. Она кипела внутри. То, как она двигала утюгом по льняной простыне, говорило, что она едва сдерживается. Лоиз сидела около окна, отвернувшись от нее. Она, сидя у прялки и накручивая нить на веретено, тоже молчала. Ее тонкие пальцы быстро ссучивали лен, и нить ложилась ровно. По выражению ее лица Катрин поняла, что они поссорились.
Она о удивлением отметила, что Сара вернулась домой. Должно быть, цыганка пришла на рассвете. Одетая в обычное темно-синее бумазейное платье с белым передником, повязанным вокруг талии, она чистила на суп огромную корзину брюссельской капусты. Только она повернула голову, когда Катрин вошла в комнату, и многозначительно ей подмигнула. Страстная дикарка прошлой ночи снова спряталась глубоко в этой странной женщине, и ни следа ее не осталось на знакомом лице. Лоиз тоже заметила, как вошла сестра, и злобно зашептала:
— Кланяйтесь, рабы, вот и ее высочество, могущественная госпожа де Брази соизволила покинуть покои, чтобы полюбоваться своими судомойками.
— Попридержи язык, Лоиз, — холодно сказала Жакетт. — Оставь сестру в покое.
Но этого было мало, чтобы заставить Лоиз замолчать, если она решила высказаться. Отложив веретено, она вскочила и остановилась, уперев руки в бока, перед сестрой. Ее губы неприятно скривились.
— Мы слишком горды, чтобы подниматься на заре, ? Домашняя работа, утренняя месса — для бедных людей, вроде меня и матери. А ты корчишь из себя принцессу, воображая, что уже вышла замуж за своего одноглазого казначея.
Жакетт сердито бросила утюг на подставку. Она покраснела до корней все еще белокурых волос. Но Катрин вмешалась до того, как та включилась в перебранку.
— Я плохо спала, — сказала она, пожимая плечами. — Просто я
Повернувшись спиной к Лоиз, свирепое лицо которой расстроило ее, Катрин обняла мать и наклонилась поднять утюг, который та бросила. Она уже собиралась наполнить его углями, как Жакетт заговорила:
— Нет, Катиш… ты не будешь больше делать черную работу. Твой жених этого не желает. Ты должна учиться, как вести себя в твоем новом положении, и на это осталось мало времени.
Катрин мгновенно вспылила:
— Что ты имеешь в виду? Мой жених? Я еще не приняла его предложения. Более того, если он так хочет жениться на мне, он должен принимать меня такой, какая я есть.
У тебя нет выбора, моя дорогая. Сегодня утром приходил паж от вдовствующей герцогини. Ты должна покинуть наш дом до свадьбы и перейти жить к госпоже де Шандивер, которая замужем за герцогским камергером. Она подготовит тебя, чтобы ты могла занять свое место при дворе, обучит хорошим манерам и дворцовым обычаям.
По мере того как говорила мать, в Катрин росла злость. Покрасневшие глаза Жакетт выдавали ее горе, а решительный тон только подливал масла в огонь.
— Ни слова больше, мама. Если мессир де Брази хочет жениться на мне, я не могу помешать ему, так как это приказ монсеньора Филиппа. Но никто не заставит меня покинуть мою семью и жить с чужими людьми в чужом мне доме, где на меня будут смотреть свысока. Я категорически отказываюсь.
Ехидная усмешка Лоиз оказалась последней каплей для Катрин. В ярости она повернулась к ней.
— Перестань смеяться, как идиотка. Если хочешь знать, сама мысль о замужестве мне отвратительна, и единственная причина, по которой я принимаю предложение, — это необходимость избежать последствий отказа. Если бы я думала только о себе, я бы уже давно пересекла границу Бургундии и отправилась в Париж… в наш дом.
Отпор сестре грозил перейти в рукопашную, так как Лоиз продолжала противно смеяться, если бы Сара не встала между ними. Она обняла Катрин за плечи и увела от сестры.
— Успокойся! Послушайся матери, дитя. Она совершенно права. Таким поведением ты еще больше ее расстраиваешь.
Жакетт, припав к очагу, рыдала, закрыв голову передником. Катрин не могла вынести слез матери и подбежала к ней.
— Не плачь, пожалуйста, мама. Я сделаю, как ты захочешь. Но ты не можешь заставить меня уйти из дома и поселиться с незнакомыми людьми…
Последние слова прозвучали как мольба и вопрос. Крупные слезы покатились по щекам Катрин, и она прижалась лицом к шее матери. Жакетт вытерла ей глаза и нежно погладила золотистые косы младшей дочери.
— Ты пойдешь к госпоже де Шандивер ради меня, Катрин. Видишь ли, как только будет сделано оглашение, мессир де Брази захочет навещать тебя каждый день, ухаживать за тобой, как положено. Он не сможет приходить сюда. Дом не достоин его. Это будет его смущать.