Любовь в изгнании / Комитет
Шрифт:
— Что писать?
Я уже испробовал все. Написал статью чуть ли не на целую полосу под названием «Европа напугана бейрутской бойней». Она была опубликована в сокращенном виде — половина колонки — под названием «Европейские государства критикуют позицию Израиля». Включал в статьи длинные цитаты из отчетов организации Красного Креста, ассоциаций по защите прав человека, в которых говорилось о бомбардировках госпиталей, об использовании запрещенных международными законами фосфорных и осколочных бомб. Все это исчезало из опубликованного текста. Каждый раз я смягчал выражения, чтобы статья пошла. Приводил только слова нейтральных источников, не высказывая собственного мнения. Однажды сослался на американского
Что делать? Как писать?.. В любом случае, я не могу включить свидетельство Марианны в ежемесячный обзор. Как его подать? Норвежская медсестра, выбравшаяся из Бейрута, свидетельствует?.. Называет рекордное число погибших?.. Что делать?
Так я рассуждал, сидя с карандашом в руке, потом встал и пошел в кухню сварить кофе. Насыпал в кофеварку двойную порцию и поставил на слабый огонь, внимательно наблюдая за лопающимися на поверхности воды пузырьками, чтобы не дать кофе сбежать. Вернулся к столу с чашкой кофе, говоря вслух:
— Ты прав, Бернар, это труднее, чем спасать раненых в Бейруте!
От выпитого кофе сердце мое заколотилось. Но я взял карандаш и вывел название: «Норвежский посол протестует против задержания медсестер». Зачеркнул написанное и стал рисовать на листе бумаги квадраты и пирамиды.
Взял первую попавшуюся из лежащих на столе вырезок — она оказалась из арабской газеты, выходящей в Париже. Автор спрашивал: «До каких пор будет продолжаться молчание?.. Что происходит?.. Разве не проливали мы кровь, борясь против французов в Дамаске, в Тунисе, добиваясь эвакуации их войск? Все это уже забыто? Куда девалось чувство собственного достоинства, заставляющее человека бороться за спасение своих братьев? Да что человек! Даже волки сбиваются в стаю, защищаясь от когтей тигра или льва. Неужели мы хуже животных?..»
В остальных вырезанных статьях повторялись те же вопросы: Как? Почему? и те же выражения: Позор! Молчание. Заговор и т. д. и т. п.
Что еще можно было сказать?
Я задал себе вопрос: «К кому конкретно обращаются эти авторы? Какой смысл спрашивать друг друга что произошло? Как будто есть другие арабы, кроме нас, спрашивающих! Как будто есть еще какие-то таинственные, незримые арабы, которые должны появиться, словно джинн из бутылки, и начать действовать от нашего имени!»
Что делать? Я встал и стал расхаживать по комнате.
Сварить еще кофе? Поможет ли?
Комната была маленькая — три шага в одну сторону и три обратно. Я вытащил из-под вырезок газету. Увидел на первой странице знакомое лицо и прочел сообщение под фотографией. Плюхнулся на стул, в ушах снова зазвенело, рука, держащая газету, дрожала. Быть может, я не понял? Перечитал сообщение второй раз. Нет, никакой ошибки! Действительно, Халил Хави покончил с собой в Бейруте выстрелом в голову.
Я пошел в спальню и бросился на кровать, держась рукой за сердце, как будто это могло его успокоить.
Ты дорожишь своей жизнью?.. Боишься этих громких ударов, этого звона в ушах?.. Не бойся, ты не умрешь. Твое каменное сердце выдержит и случившееся в Айн ал-Хильва, и двойной кофе, и смерть поэта. Не бойся. Если бы твое сердце действительно обливалось кровью, ты был бы сейчас там, рядом с ним, лежал бы сраженный смертью. Не бойся. С тобой ничего не случится.
Вскочил на ноги, вышел из спальни, остановился перед портретом Абд ан-Насера. Спросил его, почему живет Гассан
Не плачь!.. Главное, не плачь! Ни к чему этот срывающийся голос. И что толку от указа Президента Республики о национализации компании Суэцкого канала? И незачем создавать великое государство, которое защищает и угрожает, охраняет и разделяет. Ни к чему весь этот звон в ушах. Я его не переношу!
Что это за осколки стекла, разлетающиеся по полу?
Откуда этот грохот?
Кто кричит?
И что падает?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Нежная ночь. Склонившиеся деревья сада
И было то, что было.
Потом пришли тишина и покой. Потом черный кот гонялся за мышью, а мышь украла сыр. Кот подложил в сыр бомбу чтобы взорвать мышь, а мышь бросила сыр в кота. Сыр взорвался, и кот упал вверх лапами. Но у него только обгорели шерсть и хвост, он тут же снова стал прежним котом и погнался за мышью.
Потом пришел толстый клоун и стал бить худого клоуна, или наоборот, а после них появился Чарли и сказал, что завтра взойдет солнце, будут петь птицы и расцветут цветы. Проголодавшись, он начал есть свои ботинки. Я улыбнулся Чарли, а когда глаза мои устали, включил радио рядом с постелью, и из него полилась нежная музыка: спи, спи, спи. И я уснул.
Днем я немного ходил, даже выходил в холл смотреть телевизор, наблюдал за своими соседями по палате, а они — за мной. Мы обменивались улыбками и разговаривали. Телевизор в холле показывал то же, что и маленький аппарат, укрепленный над моей кроватью — никаких новостей или информационных программ, никакой связи с реальным миром, одни мультики и реклама лекарств и зубных паст. На экране сменяли одна другую молодые красотки, демонстрируя свои белые зубы и широкие улыбки. Это было отделение сердечно-сосудистых болезней. Мы часами сидели в холле в халатах, надетых поверх больничных белых рубах, и сонными глазами следили за приключениями Микки Мауса, дятла Вуди, ленивой собаки Гуффи, Лориеля и Харди. И все время смеялись. Пока, наконец, в шесть или семь часов к каждому из нас не подходила медсестра с успокоительными таблетками и стаканом воды и с успокоительной улыбкой на устах. После этого мы расходились по своим палатами и впадали в сладкий сон, чтобы, проснувшись утром, вновь увидеть кота, гоняющегося за мышью.
Доктор сказал мне, что я счастливчик и, что, если бы Бернар не доставил меня в срочном порядке в больницу, несколько минут спустя меня бы не стало. Потому что у меня был еще и тромб в одной из вен, который двигался к сердцу. Доктор разъяснил, что мне следует беречь себя — не волноваться, соблюдать умеренность в еде и питье, забыть о сигаретах. Когда я сказал, что уже давно бросил курить, он улыбнулся, смягчая улыбкой упрек, прозвучавший в его словах: «Но вы расплачиваетесь за прошлые годы!» Врач был Молод. Говорили, что он очень талантлив. Он никак меня не ободрял, не старался вселить надежду. Зато не скупился на транквилизаторы. Засыпать я стал быстрее и спал дольше. Черные мысли ушли, а с ними и всякие мысли вообще.