Любовь, юмор, море, принц, конь

Титова Светлана

Тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, вздрагивала от шорохов и раздумывала над случившимся сегодня со мной. Уставший мозг, переполненный впечатлениями, снова и снова рисовал картинки боя Рудина, сидящего рядом мафиози Лю, скандальную ночную бабочку, обоих докторов и парочку китаянок, решивших меня прикончить.

Как я могла докатиться до такой жизни, став задержанной, сидящей в Гонконгской КПЗ? Рудин… с него все началось. Он — источник несчастий и проблем для меня. Мало того, что из-за него вся моя жизнь пошла наперекосяк, так он еще и оскорблял меня. Нападение — лучшая форма защиты. А наглость — второе счастье. У Рудина последнего в избытке. Но странно, что я совсем не злюсь на него. Должна же испытывать

хоть бы злость и желание смазливое лицо расцарапать? А чувствую только обиду из-за того, что ничего для него не значу. Что моя жизнь для него пустяк, разменная монета, которой можно торговать. Я ему не любовница. Я вообще для него посторонний человек. Я и сама не понимала, что меня злит больше: что я после всего пережитого вместе так и осталась для него посторонней, или что он относится ко мне с пренебрежением. В любом случае босс отвечает за меня. Как он мог допустить, что я гнию в тюрьме?

Я представила себе, как сейчас босс принимает ванну, одевается в чистое белье, дорогую одежду и едет на аэродром. Садится в самолет с родным триколором и улетает в Москву, забыв обо мне. Перед глазами стояла картинка улыбающегося шатена, заигрывающего с хорошенькими стюардессами. Внутри все сжало от обиды и жалости к себе. Я всхлипнула, и горячие слезы градом полились по щекам. Не было рядом Рудина, который бы потребовал прекратить слезоразлив, и я дала волю слезам. Мне представлялся он, окруженный хорошенькими блондинками, и я сама, осужденная за участие в нелегальных боях без правил и отбывающая срок в Гонконгской тюрьме. Ба слегшая после того, как узнала эту новость, и обивающий пороги судов и китайского посольства деда, требующий вернуть внучку. Слезы уже душили. Я кусала губы, сдерживая громкие рыдания. Наплакавшись вволю не заметила, как уснула.

Проснулась лежащей в позе эмбриона на лежаке от грохота открываемой двери. Медленно поднялась, оправляя растрепавшиеся волосы, протирая опухшие от слез глаза и вглядываясь в стоящего в дверях вчерашнего охранника. Он махнул рукой, маня к себе. Застегнув босоножки, заторопилась на выход.

— Извините, госпожа Смирнова, — другой, не вчерашний дознаватель говорил на сносном английском, быстро подписывал документы, поглядывая в мою сторону. — Ваши документы прибыли. Вы свободны. Извините еще раз за инцидент в камере.

И кто сказал, что китайцы на одно лицо? Абсолютно разные. Это вот очень симпатичный мужчина. Совершенно не похож на вчерашнего опера.

— А что случилось? Почему они на меня напали? — решила прояснить для себя странное поведение бывших сокамерниц.

— Дело в том, — замялся, криво улыбаясь, служащий полиции, — по нашим законам женщина, заставшая мужа с любовницей, может попытаться убить ее… но без применения оружия. Голыми руками. Это мать и дочь. Дочь застала мужа с соперницей и попыталась ее убить. А мать помогала. Они нанесли несчастной тяжкие повреждения. Женщина успела сбежать и обратилась в больницу, а потом подала в суд. Мать и дочь задержаны до конца расследования. Со сна им показалось, что вы та самая… соперница. И они решили закончить начатое дело.

— Ясно, — скривилась я, — я так похожа на китаянку?

— Их ввели в заблуждение ваши светлые и длинные волосы, — он нехотя отвел глаза от фигуры, разглядывая голый живот и бедра. — Но я проведу расследование и накажу того, кто посадил вас к ним. Обещаю.

Кто, кто… вчерашний дознаватель. Странный тип. С головой точно не в порядке.

Глава 41

Запнувшись о небрежно сброшенные перед отъездом туфли, устало опустилась на постель в номере, который покинула несколько дней назад. Глаза скользили по мебели, цеплялись за детали отделки интерьера, за колышущуюся прозрачную шторку на окне, за которой темнели высотки. Окружающее ощущалось чужим и давящим. Хотелось сбежать быстрее

домой, туда, где ждут и всегда рады видеть. И прервать свое вынужденное сиротство. Мне казалось, что с момента, как я села в самолет в Шереметьево прошло много лет, трудных лет.

На покрывале остался забытый деловой костюм. Смятая шелковая блузка лежала рядом. Я погладила прохладную ткань, схватила блузку и вдохнула еще сохранившийся запах любимых духов. И до боли захотелось стащить осточертевшие за эти несколько дней тряпки и отмыться. Не от грязи и пота, от всех переживаний, чувств, людей, мест, где побывала, от мыслей и воспоминаний, которые гнала от себя. Я дернула топик, швы затрещали. Он полетел на пол. По живому, в ожесточении рвала золотистые ремешки босоножек. Шорты отправились туда же. С отвращением глянула на золотистую кучку.

Сжечь бы все это. А сейчас в душ. На час или два.

Откинула неровные патлы волос, вздрогнула, когда за спиной мягко клацнул замок.

— Извини, я не во время, — в мягко прозвучавшем голосе, всегда сочившимся ядом, мне послышалась вина просьба о прощении. — Ты как… в порядке?

Резко обернулась на голос, даже не пытаясь прикрыться. В дверях стоял Рудин и с жадностью, странно блестя глазами, разглядывал меня. Он успел привести себя в порядок, переодеться в светлые брюки и молочный джемпер, красиво оттенявший загорелую кожу, став тем самым идеальным, как при первой встрече. Словно ничего не было, и он только что спустился с трапа самолета в аэропорту. И только не свойственное его лицу беспокойство и возбуждение в глазах выдавали охватившие мужчину чувства.

Ни дать, ни взять вернувшийся загулявший муж, в ожидании взбучки от жены.

Шатен держал в руках пакет из бутика. Отвлеченно отметила дорогой бренд и свое странное равнодушие ко всему.

Он весь такой идеальный казался жутко не уместным тут, у меня в номере, и в жизни. С удивлением заметила, что не чувствую к нему ничего. Ни злости, ни ненависти, ни желания убить. Он словно ненужная вычурная часть интерьера, намозолившая глаза, привычная, а потому уже не раздражающая.

— Через полтора часа самолет, — босс протянул пакет. — Это одежда взамен твоей утерянной.

Молча кивнула и пошла в ванную. Магическое слово «самолет» вывело из оцепенения. Это означало, что скоро я буду дома, подальше от Гонконга, Рудина и всего восточного кошмара. Мои Гонконгские «каникулы» заканчивалась. Можно сказать, что благополучно. Я осталась жива и относительно невредима. Чего еще желать? Может быть забвения? Стереть бы прошедшую неделю из памяти…

Никогда, никогда больше не буду загадывать желания на Новый год.

Когда вернулась из душа, Рудина не было. Я даже не смотрела, что в пакете. Надела блузку, свой костюм и сброшенные туфли. Собрала золотистые тряпки и засунула в пакет с обновками. В дверь постучали, и вежливый голос произнес на хорошем английском:

— Госпожа Смирнова, вас ожидают, — портье пригласил на выход, объявив, что Рудин уже ждет.

Подхватив пакет, торопливо вышла и, сбиваясь на бег, поспешила за мужчиной в форменной куртке в безотчетном желании отсюда убраться и поскорее.

Единственное, за что могу быть благодарна Гонконгу: теперь я могу бегать, прыгать и танцевать на каблуках.

Если босс удивился моему наряду, то не подал вида. Он подал локоть, который я проигнорировала. Ни говорить с ним, ни смотреть, а тем более касаться не хотелось. В присланной машине мы не сказали друг другу ни слова. Таможенный контроль регистрацию прошла как в тумане, молча стоя позади него, отрешившись от окружающего. Смотрела в окна аэропорта на медленно катящиеся по рулежкам «Боинги» и гадала, в котором полечу домой. Заметив знакомый логотип «Аэрофлота» едва удержалась, чтобы не зарыдать, поедая глазами родной триколор. До слуха донесся злой рык шатена, спорящего с миловидной китаянкой в форме.