Любовь зла (фрагмент)
Шрифт:
Он поднял голову и взглянул на Жанет -- она смотрела на него во все глаза. Повинуясь внезапному импульсу, он сказал:
– -Ты тоже можешь помолиться, если хочешь.
– -А вдруг тебе моя молитва покажется многоложной?
– -Да, пожалуй,-- растерялся Хэл.-- Я сам не знаю, как у меня вырвалось такое предложение. Конечно же, я никогда бы не предложил помолиться израильтянину, или, скажем, банту... Правда, я никогда не ел ни с кем из них за одним столом. Но ты... ты -- другое дело. Ну, может, потому, что ты не относишься ни к одному известному
– -Спасибо,-- ответила она, и описав указательным пальцем правой руки в воздухе треугольник, произнесла куда-то вверх: -- Мы благодарим тебя, Великая Мать.
Хэл с трудом подавил в себе странное чувство неприязни, возникшей от такой многоложности, и, чтобы скрыть его, полез в ящик под столом и достал оттуда две широкополые шляпы с длинными вуалями. Одну он надел на себя, вторую протянул Жанет.
– -Зачем это?– - удивилась она.
– -Чтобы не видеть друг друга в процессе поглощения пищи,-раздраженно сказал он.-- Это очень удобно: между лицом и вуалью достаточно места, чтобы пронести вилку или ложку. Это называется столовый убор.
– -Но для чего все это?
– -Я же сказал тебе, он прячет наши лица во время еды.
– -Ты что, хочешь сказать, что не можешь смотреть на то, как я ем? Может, тебя еще тошнит от этого?!– - ей передалось его раздражение.
– -Естественно.
– -Естественно?! Да что в этом естественного?
– -Но ведь поедание... уф! ...ну, оно выглядит слишком животно.
– -И вы всегда так делали? Или только тогда, когда поняли, что вы не животные?
– -Нет. До прихода Предтечи мой народ ел с нагими лицами, не ведая стыда. Но он не ведал тогда и верносущности.
– -А израильтяне и банту тоже прячут свои лица во время еды?
– -Нет.
Жанет поднялась из-за стола.
– -Извини, но я не смогу есть с этой штукой на голове. Мне будет стыдно.
– -Но я... Как ты не понимаешь,-- дрожащим голосом взмолился он.-- Если я буду есть в твоем присутствии без убора, меня... меня может вырвать.
Она что-то сказала на языке, которого он не знал, но по интонации он понял, что это ругательство.
– -Ну, извини меня,-- пошел он на попятный.-- Но так есть. Так должно быть.
Она тихо опустилась на свой стул и молча натянула на голову убор.
– -Ну хорошо, Хэл. Но мы обязательно поговорим об этом позже. У меня такое чувство, что это разделает нас с тобой. А в том хорошем, что дарит нам жизнь, не должно быть никакого разделения.
– -Только, пожалуйста, старайся не издавать во время еды никаких звуков. И если захочешь что-нибудь сказать, прежде тщательно разжуй пищу и проглоти ее. Не затыкать же мне уши на время еды.
– -Я сделаю все, чтобы тебя не вырвало,-- мрачно пообещала она.-- Можно только еще один вопрос? А как вам удается переносить ваших детей за едой?
– -Они никогда не едят вместе со взрослыми. Единственные взрослые за столом -- их иоахи. А они умеют быстро обучать правильному поведению.
– -Ага.
Дальше
– -Ах, Жанет! Ты -- редкостный повар! Ты так все приготовила, что я чуть было не впал в грех чревоугодия. А твой суп -вкуснее я не ел в жизни! Твой хлеб -- просто деликатес, салат -- шедевр, а бифштекс вообще выше всяких похвал!
Жанет едва притронулась к еде. И все же она улыбалась.
– -Это мои тетки меня научили. У моего народа девочка с детства учится всему тому, что может доставить удовольствие мужчине. Всему абсолютно.
У Хэла вырвался нервный смешок, и чтобы скрыть свою неуверенность, он закурил. Жанет тут же попросила у него сигарету.
– -Раз я вся горю, от меня может пойти немножко дыма,-хихикнула она.
Хэл не очень понял, что она имеет в виду, но на всякий случай рассмеялся, чтобы показать ей, что не сердится за инцидент со столовыми уборами.
Жанет прикурила, вдохнула дым, раскашлялась и опрометью бросилась вон. Она вернулась из кухни со слезами на глазах, но тут же мужественно повторила свою попытку. А в скором времени она уже дымила, как заядлая курильщица.
– -У тебя очень высокая приспосабливаемость ко всему,-- заметил Хэл.-- Ты очень быстро обучаешься. Вот ты копируешь мои движения, мою манеру говорить... А ты знаешь, что твое американское произношение уже не хуже моего?
– -Мне стоит показать что-нибудь один раз, и повторять уже не придется. Нет, я не претендую на то, что у меня высокий интеллект, скорее это, как ты отметил, инстинктивный талант имитатора. Что конечно, не означает, что я не способна на то, чтобы придумать что-нибудь новенькое.
Хэл слушал ее непринужденную болтовню о ее жизни с отцом, сестрами и тетками и думал, что она уже забыла обиду на столовые уборы. Его радовало то, что она не будет таить ее в сердце, чтобы высказать в самый неподходящий момент. Он любовался ею: когда она смеялась, ее брови поднимались вверх -- две темные полоски, расходящиеся от переносицы почти под прямым углом, затем резко устремляющиеся вниз к внешним углам глаз и заканчивающиеся маленькими пикантными крючками.
Хэл перебил ее, спросив, не была ли форма бровей передана ей по наследству от народа, к которому принадлежала ее мать. Но она рассмеялась и сказала, что это точная копия бровей ее отца-землянина.
Ее смех был тихим и музыкальным. Он не действовал на нервы, как смех Мэри. Почти убаюканный им, Хэл расслабился и чувствовал себя абсолютно счастливым. И всякий раз, когда мысль о том, чем может закончиться этот вечер, спускала его с небес, тут же раздавалось какое-нибудь забавное замечание Жанет, и он снова возвращался в прежнее благодушное состояние. Казалось, она была способна в одно мгновение почувствовать, в чем он в данный момент нуждается: печали рядом с ней рассеивались, а радость умножалась.