Любовь зла (фрагмент)
Шрифт:
Хэл не смог вынести этого зрелища -- не слушая доводов разума, он, издав отчаянный вопль, бросился на муравьев. И они тут же разбежались, снова укрывшись в тени деревьев.
Хэл опустился рядом с Порнсеном на колени и осмотрел его. За несколько секунд эти твари успели разорвать всю одежду в клочки и кое-где добраться до тела.
Яремная вена была перекушена.
Хэл со стоном поднялся на ноги и поспешил прочь. За его спиной снова послышалось посвистывание и причмокивание -- муравьи вышли из укрытия и вернуливь к трепезе. Но Хэл ни разу не обернулся. Лишь когда он вышел на освещенную улицу, напряжение,
Он сам не знал, что его так крутит: горе или последний взрыв ненависти, потому что объект его ненависти больше уже не сможет ему отомстить? Возможно, было и то, и другое. Но каково бы ни было это чувство, оно действовало на его тело, словно яд: свинцовая усталость сковала его ноги, руки отяжелели, у него едва хватило сил подняться по ступенькам дома.
И все же на сердце у него было легко, ибо рука, сжимавшая его, разжалась теперь уже навсегда.
13
Из-под декоративной арки у входа в дом навстречу землянину скользнула высокая тень в светло-голубом, похожем на саван одеянии. Это был Фобо, сочувственник. Он откинул капюшон, и Хэл увидел, что одна щека у него расцарапана а вокруг правого глаза расплылся огромный синяк.
– -Какой-то жуч-чара сорвал с меня маску и распахал мне всю морду,-- сказал он со смешком.-- Но было весело. Время от времени можно позволить себе немного расслабиться и отвести душу. А как ты выбрался из этой заварухи? Я боялся, что тебя может замести полиция. В моих глазах ты от этого ничего бы не потерял, но думаю, ваши с корабля посмотрели бы на это крайне неодобрительно.
Хэл слабо улыбнулся:
– -Неодобрительно -- это слишком мягко сказано.
И мысленно удивился тому, что Фобо предполагал реакцию иерархов на подобные событие. Так сколько же эти очкецы на самом деле знают об обитателях Земли? Может, они все-таки в курсе той игры, которую ведет с ними Гайяак, и уже готовятся к отражению атаки? Но если и так, то чем им защищаться? В развитии техники они намного отстали от Земли. Правда, они обогнали землян в изучении психики, но это объясняется тем, что церкводарство в свое время объявило: в психологии уже открыто все необходимое, и в дальнейших исследованиях поэтому нет никакой нужды. В результате все научные разработки в этом направлении были закрыты.
Впрочем, Хэл чувствовал себя совсем разбитым, ему было не до очкецов и их наук. Все, о чем он мечтал -- это как можно скорее добраться до постели.
– -Я расскажу тебе, что со мной случилось. Но только завтра.
– -Догадываюсь,-- ответил Фобо.-- Твоя рука говорит за тебя. Пошли-ка со мной, тебе надо подлечиться. Яд ночного кайфеца слишком опасен.
Хэл позволил увести себя, как ребенка, к Фобо домой, где тот смазал рану мазью, от которой ему сразу стало легче.
– -Шиб и еще раз шиб,-- сказал Фобо.-- Отправляйся в постель. Все разговоры завтра.
Хэл поблагодарил его и спустился на свой этаж. Он долго рылся в карманах и, лишь помянув имя Сигмена всуе, смог отыскать ключ. Заперев за собой дверь, он позвал Жанет. Очевидно, она, услышав, как открывается входная дверь, спряталась в своем укрытии в спальне. Но вот она уже рядом с ним и обнимает его.
– -Maw num, maw num!
Хэлу стало совестно, что он заставил ее так волноваться. Но к угрызениям совести примешивалась радость: ведь она так волновалась -- за него! Мэри, конечно, тоже переживала за него, но она была слишком вышколена подавлять свои эмоции из чувства долга. И все, чем бы она встретила его в такой ситуации, была бы лекция о его многоложном поведении и о том, что он сам во всем виноват.
– -Была драка,-- только и сказал он, решив пока не рассказывать Жанет об иоахе и встрече с кайфецом. Он расскажет ей позже, когда придет в себя.
Она забрала у него плащ и маску и отнесла их в прихожую, а Хэл упал в кресло, устало прикрыв глаза.
Но тут же их открыл, вздрогнув от звука льющейся в бокал жидкости. Жанет уже обнаружила бутылку и теперь стояла перед ним с бокалом жучьего сока в руке. Его запах и мысль о том, что эта нежная девушка сейчас будет пить эту омерзительную бурду, вызвали в его желудке очередную бурю.
– -Kuetil?– - она подняла брови.
– -Так, ничего,-- простонал он.-- Со мной все в порядке. Она поставила бокал на столик и, взяв Хэла за руку, отвела его в спальню. Там она заботливо помогла ему улечься и наклонилась, чтобы снять сапоги. Он не сопротивлялся. Она расстегнула ему рубашку и, нежно погладив по волосам, спросила:
– -Ты действительно хорошо себя чувстсвуешь?
– -Шиб. Да сейчас, если бы весь мир ополчился на меня, я справился бы с ним одной левой.
– -Хорошо.
Скрипнула кровать. Жанет встала и вышла. Хэл начал проваливаться в сон, но, услышав шаги, снова открыл глаза и увидел у себя под носом бокал.
– -Не хочешь глоточек?
– -Великий Сигмен! Да неужели ты не поняла до сих пор, что я...-- он даже сел от возмущения.-- Почему мне плохо, как ты думаешь? Да просто не терплю я этого! Меня тошнит от алкоголя! И я не могу смотреть, как ты пьешь эту мерзость! Потому что меня затошнит от тебя! У тебя вообще есть мозги?
Ее глаза широко открылись, кровь отхлынула от лица. Но губы оставались по-прежнему яркими -- кроваво-красная луна в белом озере. Рука задрожала так сильно, что она пролила напиток.
– -Но... но почему...-- пролепетала она.-- Ты... ты же сам сказал, что тебе хорошо. И я поверила. Я... я подумала, что ты хочешь спать со мной.
Хэл громко застонал, закрыл глаза и откинулся на спину. Ей совершенно была чужда ирония -- они понимала все буквально. И ее уже не переделаешь. Если бы он сейчас не был так измучен, ее открытое предложение возмутило бы его. Ведь точно то же самое говорила Алая Женщина, пытаясь соблазнить Предтечу, как повествуется об этом в "Западном Талмуде".
Но было еще нечто, поднимавшееся из тайных уголков его сознания, нашептывающее, что она в самых простых и ясных словах выразила то, что он хотел от нее услышать всем сердцем. Но нашла же время! Сигмен побери!
Звон разбитого стекла прервал его мысли. Он подскочил. Жанет стояла с искаженным страданием лицом, и слезы медленно катились по ее щекам. В руках уже ничего не было. Большое мокрое пятно на стене, с которого еще сбегали тонкие струйки, свидетельствовало о том, что стало с бокалом.