Любовница Иуды
Шрифт:
Два облачка-призрака, зависшие под самым потолком, вполне дружески улыбнулись, распрощались и договорились еще раз встретиться. Кувшинников, призрачной змейкой вытек в открытую форточку, а Иуда шмыгнул через ноздри в заскучавшее тело, как искра в керосиновую лампу – и сделал вид будто только что проснулся от нацеленного на него взгляда Ксении.
9. Дела и слухи
Она по-матерински поцеловала Иуду в лоб.
– Как самочувствие, солнышко? – спросила Ксения робко.
– Уже лучше. – Иуда натурально
– О, Господи, Вена, у тебя одно на уме, просто как у братца твоего. Прямо бес в ребро, – она пристыдила его с наигранным отчаянием, зато зарделась вполне искренне: было видно, что слова мужа ей по нраву. Сидя на краешке дивана, она крепко сдавливала руку Иуды в своих влажных ладонях. – Ребятишки чутко спят. Они как увидели тебя вечером, так запрыгали от радости. Долго не могли уснуть. Ты уж, ради Бога, напрягись, постарайся их вспомнить или хотя бы сделать вид. Я сказала им, что ты тяжело болел и перенес сложную операцию.
– Послушай, Ксения, а вдруг… – Иуда освободил руку и постучал ногтем по её обнаженной глянцевой коленке.
– Господи, как приятно, когда ты произносишь моё имя! – Горячими шершавыми губами она несколько раз ткнулась в его небритые щеки. – Фу, колючка какой! Ты раньше по два раза в день брился, чтобы меня не оцарапать.
– Я хочу сказать: а вдруг окажется, что тело моё принадлежит твоему мужу, а всё остальное…
– Знаю-знаю. Следователь Джигурда мне намекал. Боялся, что я в обморок упаду. А я нисколько не испугалась: ты ведь сам часто казнился, называл себя настоящим Иудой – предал, мол, своего учителя, старика Вебера, бывшего нашего надзирателя, царство ему небесное. Говорил: нет, де, мне прощения ни на этом, ни на том свете.
– Но ведь я действительно Иуда из Кериофа, сын Симона, казначей и ученик Егошуа из Эль-Назирага. Мой дух внедрили в тело покойного Вениамина. Это свинство, конечно…
– Перестань, дорогой. Совсем не остроумно. И не смешно. Меня такими залетами не удивишь. Вспомни, где я работаю: в психбольнице, сестрой милосердия. Там я насмотрелась разных Пилатов и Авессаломов. Может, тебе немного подлечиться у нас? За лекарствами сама буду следить, а то ведь…
– Нет уж, спасибо! – уязвлено фыркнул Иуда, начиная терять терпение. Посудите сами, Ксения: как бы мог ваш муж так легко выбраться из могилы…
– Мы уже на «вы»? – Она положила руки ему на плечи и заглянула в глаза. – Не мучь ты себя, Вена. И меня тоже. Вебер сам во многом виноват. Он всех нас невольно подставил под удар. Если тебя Господь оживил столь чудесным образом – значит, простил. Радуйся! Ты теперь у нас вроде святого. А за святость надо платить.
Иуда бросил на неё непонимающий взгляд – и едва не рассмеялся.
– Ладно, замнем… Но ты мне дай хотя бы взглянуть на этот Новый Завет. Чего там насочиняли мои друзья-апостолы?
– Окстись, Вениамин! Эта книга богодухновенна. Не могли её написать прстые рыбаки и мытари. – Лицо Ксении ожесточилось от священного испуга.
Теперь уже Иуда взглянул на неё
– Может быть. Но ты всё равно дай почитать. Вдруг что и прояснится.
Она принесла небольшой томик в потертом бархатном переплете, включила настольную лампу у изголовья постели и, сухо пожелав спокойной ночи, ушла в комнату к детям. Иуда заметил, что глаза её туманились от подступивших слез… Узкая спина чуть сгорбилась, лопатки заострились. Стало жалко эту милую женщину – и неловко за себя. Страшно волнуясь, он раскрыл книгу, вдохнул особый, волнующий запах пожелтевших страниц и углубился в чтение.
Вряд ли найдутся слова, чтобы передать всю сложность нахлынувших на Иуду переживаний. Раза два всплакнув растроганный воспоминаниями, он иногда весело смеялся над явным вымыслом или преувеличением, но чаще одобрительно цокал языком, дивясь преображающей силе печатного слова. В наиболее острые моменты повествования Иуда вскакивал с дивана и возбужденно челночил по скрипучим половицам, взъерошивая дрожащими пальцами волосы на затылке. Один раз даже выругался матом и заметил, что испытал определенное облегчение. Теперь он глубже понимал островитян, которые матерились на каждом шагу.
Наверное, нет нужды описывать, что чувствовала Ксения, лежавшая в соседней комнате, слушая, как он шарахается и ругается: всю ночь не сомкнула глаз и горько плакала в подушку. Были минуты, когда ей всерьёз верилось, что в тело Вениамина вселился дух его брата Якова, а может, и похуже – дух изменника Искариота, тогда ей хотелось схватить детей и бежать из собсвенного дома.
А бедный Иуда, измученный видениями, посылаемыми беспощадной памятью, успокоился лишь под утро. Но и во сне он громко матерился, когда ему в кошмаре чудилось: какой-то юноша в хитоне, с расплывчатым лицом, заносит нож над его изогнутой спиной, целясь точно под левую лопатку, а Иуда, едва успевает перехватить его костлявую руку, где на запястье синеет татуировка из трех шестерок…
Многое приснилось ему за какой-то час. А перед пробуждением сон с покушением обрёл новые черты: некто в стеклянной маске пытался задушить Иуду, и тому пришлось стукнуть злодея в физиономию. Тотчас раздался крик, и Иуда увидел следователя Джигурду: ползающим на коленях возле дивана, держась одной рукой за покрасневшую челюсть, а другой, шаря по половицам в поисках слетевших с носа очков.
– Вы с ума сошли! Я, между прочим, при исполнении и могу вас привлечь, – воскликнул гневно чиновник, вставая с четверенек.
– Извините, гражданин начальник, – испугался Иуда.
Он не сразу понял, что Джигурда пытался разбудить его, тормоша за плечо.
– Кстати, а откуда вы наш язык знаете? – прищурился следователь, протирая платком круглые стекла очков.
– Там – всему научат, – усмехнулся Иуда, кивнув на потолок.
Из кухни явилась Ксения, робкая и увядшая за ночь, в длинной плиссированной юбке и шелковой кофточке. Перевела подавленный взгляд с Иуды на следователя и сказала:
– Вы бы позавтракали. Я приготовила рыбу, она на столе. Чайку хоть попейте.