Любовники в заснеженном саду (Том 2)

Платова Виктория

– Es una репа, - негромко произнес он. Негромко и весело.

Интересно, что означает это "Es una репа"< Жаль (исп.)>? Может быть, он обсуждает со своей татуировкой мои сбившиеся волосы, отросшие волосы, потерявшие форму волосы?

Или... или что-то еще?

Нет, я не боялась, я совсем не боялась его Я не испугалась даже тогда, когда он присел на краешек кушетки вкрадчиво и осторожно. Я бы даже не почувствовала этого, если бы не запах. Запах его тела. Вернее, это был не совсем его запах.

Это

был отголосок запаха Динки. Его эхо.

Его испанское эхо.

Вот хрень, от него и вправду пахло Динкой! Но не той, которая трепала мне нервы по поводу и без повода, не той, которая цапалась с Ленчиком, собачилась с Виксаном и доставала секьюрити и журналюг. Совсем не той.

Это был запах нежной, притихшей Динки. Той самой, которая обняла меня после нашего первого триумфа в "Питбуле", прижалась ко мне и сказала: "Неужели это мы? Мы - "Таис"?.. Ты веришь в это, Ренатка? "

Пока я с закрытыми глазами раздумывала над этим, Ангел легонько коснулся моих волос. И снова повторил.

– Es una репа...

Нет, глупо держать глаза закрытыми, когда над тобой склонился взрослый тридцатилетний мужик. Особенно девственнице, девственница по определению должна спать вполглаза и видеть угрозу собственной безопасности даже в ручке полотера.

Пора, пора просыпаться.

Я неопределенно вздохнула и открыла глаза. Не знаю, насколько правдоподобным получилось мое внезапное пробуждение, но Ангел улыбнулся. И татуировка на его шее тоже улыбнулась мне. Сейчас он скажет "Ола", как говорил всегда.

Но "Ола" я так и не дождалась.

Он молчал и улыбался.

Я тоже улыбалась, хотя это противоречило амплуа пугливой девственницы, выскочить из которого мне до сих пор не удалось.

– Это правда?
– спросил Ангел. На совсем неплохом русском, совсем неплохом, слегка смягченном ночью.

– Что?

– Что ты..
– Он щелкнул пальцами.
– Девственница?...

Слово "девственница" было произнесено им на испанском, но я поняла его суть по иронически раздувшимся ноздрям Ангела.

– Это тебе Динка сказала?.. Динка, кто же еще! Я даже знала, как она это сказала: с ехидным смешком, после очередного оргазма и перед очередным поцелуем - просто взяла и сплюнула, как сплевывают семечки, прямо на пол, в первом ряду дешевого кинотеатришки, на сеансе для пенсионеров...

– Это тебе Динка сказала?

– Нет... Просто... El olor... Запах...

Скажите пожалуйста, какое трогательное единение! Он также чувствовал мой запах, как и я чувствовала его. Или это просто ночь?..

– Запах? И чем же я пахну?

– Ничем... У тебя его нет... Только девственницы ничем не пахнут...

Он улыбнулся, а я даже не нашлась, что ответить. Я не знала, смеяться мне

или плакать. Никто никогда не оскорблял меня так изысканно и так смертельно.

Даже Динка.

– Пошел ты, - неожиданно для себя огрызнулась я. Со старыми Динкиными интонациями, пацанскими и дерзкими.

– Не хочешь быть со мной?
– Улыбку с лица Ангела как ветром сдуло. Он смотрел на меня серьезно, очень серьезно. И его татуировка смотрела на меня серьезно, и его щетина, и его подбородок.
– Тебе понравится. Обещаю...

Почему бы и нет, черт возьми? Почему бы и нет?.. Избавиться наконец-то от родового проклятия, от епитимьи, наложенной на меня Ленчиком, от пояса верности лесбийскому дуэту "Таис"; от собственных комплексов, от робкой мастурбации под душем, когда в голову не лезло ничего, кроме голозадой картины Дейнеки "Будущие летчики"...

Избавиться от этого раз и навсегда.

А заодно и наставить рога Динке, втоптать ее в грязь, увести парня, занять ее кровать, а саму Динку переселить в мою постылую комнату с распятием. Или в собачьи вольеры...

Почему бы и нет?

Я еще раз внимательно посмотрела на Ангела. Не то чтобы он сгорал от нетерпения, ожидая от меня ответа, совсем напротив. Пабло-Иманол, судя по всему, был не совсем правильным испанцем. Испанцем, слегка подпорченным нью-йоркским джазом, чикагским джазом и риффами<Рифф - короткая повторяющаяся музыкальная фраза> Канзас-Сити...

Пабло-Иманол меланхолично подмигнул мне. И полез в задний карман джинсов.

Уж не за презервативами ли?

Или испанцы не пользуются презервативами, предпочитая живую, ничем не защищенную плоть?..

Но никакие презервативы на свет божий извлечены не были. Вместо них появился портсигар. Ангел неторопливо раскрыл его и вытащил самокрутку.

– Не хочешь?
– вежливо осведомился он.
– Отличная марихуана.

– Нет. Я не курю.

– Брось.
– Он щелкнул зажигалкой, глубоко затянулся, выпустил сладковатый дым и снова вопросительно уставился на меня.

– Нет. Я не люблю траву.

– Значит, не любишь... Ты не любишь заниматься любовью, ты не любишь el dopar<Наркотики, (исп. жарг.)>... А что же ты любишь?..

Вот хрень. Оказывается, я давно ждала этого вопроса. Я давно его ждала, чтобы сказать себе, что влюблена в проклятый благословенный "De bestiis et aliis rebus".

В сто двадцать три миниатюры, тисненые опавшим за века золотом, такие теплые, такие живые, так много нашептавшие мне на ухо... Только к ним я могла возвращаться, как в дом, только с ними мне не было скучно и было покойно. Только в них я открывала все новые и новые грани, как открывают родинки и шрамы на теле любимых людей. Черт...