Любовники в заснеженном саду (Том 2)

Платова Виктория

Нужно только принять ее и свыкнуться с ней.

А Ленчик и вправду гениален...

"Ангел, дорогой мой!

Куда ты пропал, я не могу с тобой связаться. Надеюсь, все в порядке. Сегодня я ее закончил, поставил последнюю точку. Это не убийство, это всего лишь самоубийство двух сумасшедших, никто ничего не заподозрит. Главное доза. Не мне тебя учить. Хотя с Р. придется повозиться. Предсмертную записку я привезу. Убийца - они сами. Перезвоню тебе на Риера Альта, не позднее 12, сообщу рейс.

Л."

– Ну, и что это такое?
– Динка впивается в меня глазами.
– Что это такое?..

– Ты хочешь, чтобы я объяснила?

– Нет, хочу, чтобы ты мне тут слабала краковяк, мать твою!..

– Объяснить?

Объяснение есть, совершенно невероятное, бессмысленное, чудовищное. Я еще не произносила его вслух и не знаю, как оно будет выглядеть, когда я наконец произнесу его. Но если произнесу...

Пути назад не будет.

– Ангел - это Ангел, - потухшим голосом начинаю я.

– Не держи меня за дуру!.. Динка не смотрит мне в глаза. Она вертит в руках оба листка, разглаживает их, цепляется пальцами за их края, как цепляются за край пропасти. Мне даже начинает казаться, что она не слышит меня. Не хочет слышать.

– Ангел - это Ангел...
– упрямо повторяю я.
– Его дорогой... Твой дорогой... Пабло-Иманол Нуньес.

– Пошла ты...

– Ты будешь слушать или нет?

– Я слушаю.
– Динка берет себя в руки и даже стягивает с меня старый плед и накрывает им колени.

Что ж, она права. Такие вещи лучше слушать одетым. А если не одетым - то, во всяком случае, не голым, как в морге... Попасть в - морг мы еще успеем...

– "Сегодня я ее закончил, поставил последнюю точку..." Ты знаешь, что это?

– Что?

– Помнишь, Ленчик говорил нам о книге? О том, что "Таис" нужна книга? Скандальная книга... Она подогреет интерес, она вернет нам...

– Ничто!
– орет на меня Динка. Нервы у нее и вправду стали ни к черту. Ничто не вернет к нам интерес, даже если бы Ленчик написал целое собрание сочинений! Даже если бы его фамилия была Лев Толстой - ничто не вернет к нам интерес!!!

Я спокойно пережидаю вспышку ее ярости. Я вообще стала спокойной, как Боа-Удав, как Змея-Сирена, как, мать его, Филин...

– Ленчик писал книгу... Писал книгу... То есть я думаю, ее начала Виксан... Помнишь, он отбирал мои дневники... Те, которые я писала на гастролях..

– Да пошли они в задницу, твои дневники!!!

– Он отбирал мои дневники. Для этой книги...
– упрямо продолжаю я вколачивать в Динкину башку свою теорию.
– Теперь он ее закончил... Наверное, даже прослезился...

– Ты-то откуда можешь знать?

Это риторический вопрос, Динка и сама понимает. Она слишком давно знает меня. Меня и Ленчика. Ленчик сам говорил, что

я похожа на него. Пугающе похожа, именно так. И она это знает, и я. Я чувствую Ленчика как никто. Я вижу его. Ведь я - Рысенок. Р-ысенок. А Рысь умеет видеть сквозь стены, так сказано в моем бестиарии. И я вижу сквозь Ленчикову стену. Я вижу отвратительные тухлые внутренности, которые спрятаны за стеной; внутренности, сожранные жаждой славы, денег и болезненным самолюбием.

– Я знаю. "Это не убийство, а всего лишь самоубийство двух сумасшедших"... Две сумасшедшие - это мы. Мы ведь похожи, правда? Никаких мозгов у нас не осталось, все нас бросили, и мозги тоже... Это когда-то мы были всем, а теперь стали никем... Скажешь, не так?

Динка молчит.

– Скажешь, не так?
– продолжаю наседать я. Динка молчит.

– Скажешь, ты никогда не думала об этом? После всего, что мы потеряли.. И с чем остались...

– И с чем же мы остались?

– Со всем этим... И еще с дурацким ярлыком извращенок, лесбиянок, бесстыжих сосок... Мы нравились всем, когда были пацанками... А теперь... теперь мы не пацанки, Динка... Мы девки, которым только и остается, что...

Я замолкаю. Я смотрю на плед, который Динка накинула себе на плечи. Я вижу кожу, которая проглядывает сквозь плед. И я... Я вдруг начинаю понимать, как постарела эта кожа, измотанная бесконечными мужиками, пьянкой и вылезшей полгода назад наркотой. Как она истончилась. А ведь Динке только восемнадцать. Так же, как и мне... Но ведь и моя кожа не лучше. Ее никто не касался, ее никто никогда не касался, кроме сценического пота в бесконечных гастрольных турах. И она... она даже не старая...

Она - мертвая.

– Разве ты никогда не думала об этом, Диночка? Разве то, как ты убиваешь себя - разве это не самоубийство?

– Плевать, - глухо говорит Динка.

– "Никто ничего не заподозрит..." Потому что это не будет до конца самоубийством... Потому что это...

Я замолкаю, оборвав фразу на полуслове, я близко придвигаюсь к ней, так близко, что у меня начинает кружиться голова. И беру ее за исцелованную инъекциями руку.

– Потому что это... Главное - доза, правда?

– Ну надо же, какая осведомленность... Хотя ты любишь потрындеть о том, в чем ни хрена не смыслишь... Ленчикова школа... Ненавижу...

– Главное - доза, правда?
– Мне плевать на ее слова, я знаю их наизусть. Почему бы нам не умереть от передозировки?

– С какой стати?
– Динкин голос слабеет на глазах.

– Или сделать это специально... Это ведь можно сделать специально, когда очень сильно устанешь? Виксан устала... Вот она это и сделала... Сама.

– Нет... это просто была передозировка...