Любовный треугольник

Савицкая Элла

– Давид, когда я отдавал тебе свою дочь, я был уверен в тебе. Знал, что сыну Тиграна можно доверять. И ты не подводил. Хотя я уже не уверен. Вы полгода вместе не жили, а Ани словом не обмолвилась. Значит, врать научилась. И теперь я даже не знаю была ли она счастлива. Как вы жили?

Оборачивается, вопросительно дёрнув бровью.

– Может, вам об этом у неё стоит спросить? Она лучше скажет была она счастлива или нет. Со своей стороны я не обидел ее. Давал все, что должен давать муж. Ответ на ваш вопрос – неплохо мы жили.

– Тогда что случилось? –

непонимающе разводит руками, - Я пытаюсь понять, но у меня не получается. Я знаю Ани. Знаю, что моя дочь никогда не сделала бы чего-то, что тебе бы не понравилось. Она с молоком матери впитала правило, что мужа нужно слушаться и уважать. Значит, дело не в ней.

Меня уже от слова “правила” выворачивает. Подхожу и останавливаюсь рядом.

– Знаете, Артуш, не всегда получается жить по установленным правилам. Если вы спрашиваете справилась ли Ани с ролью жены? Да, на отлично. Вам не в чем ее упрекнуть. Она следовала всем вашим установкам. Но так вышло, что я “дефектный” в этой ситуации. Это ей не повезло со мной. И если не развестись сейчас лет через десять вы увидите, что останется от цветущей девочки, которую вы выдавали за меня. И это не потому, что я плохо к ней отношусь. Нет. В рамках уважения и взаимопонимания у нас все нормально. Дело в том, что она никогда не узнает, как это быть любимой своим мужем, если останется со мной.

– Значит, я прав был, - с презрением.
– У тебя есть кто-то.

– Нет. Но разве чтобы понять люблю я жену или нет, нужен кто-то ещё?

– Неблагодарный!
– резко схватив меня за ворот свитера, Артуш рывком притягивает меня к себе, - Как можно её не любить?

– Любят не за что-то, - позволяю ему эту несвойственную ему вспышку.

– Значит, решил окончательно?

– Да.

Еще раз дернув меня, рычит в лицо:

– Не оценил моей девочки. Где ты ещё найдешь такую? Нигде. Нет таких больше. А ты ее разведенкой оставляешь, ни стыда у тебя ни совести, Давид. Пожалеешь еще. Сильно пожалеешь.

Разжав пальцы, быстрым шагом выходит из кабинета и громко хлопает дверью.

Сцепив зубы, выдыхаю через нос.

Пульс глухо колотится в ушах. Чтобы хоть как-то успокоить его, сгребаю с подоконника пачку сигарет. Выбив одну, чиркаю зажигалкой и глубоко затягиваюсь.

Знаю, что они успокоятся. А если нет, то это не моя зона ответственности. Моя зона - это Ани и пацаны.

И даже если Артуш будет беситься, ее мать так или иначе будет с ней. Они с ней слишком связаны. Даже чересчур, я бы сказал, но кто я такой чтобы судить?

Моя мать вообще в жизни делает всё, что систематически меня ломает. Гаянэ также ломает Ани, хотя сама того даже не понимает.

Пока курю, снова звонит мой мобильный. На этот раз Мариам.

Едва поднимаю трубку, как слышу шокированное:

– Это правда? Давид, вы разводитесь?

Как быстро разносятся новости. Выдыхаю дым через нос.

– Да.

После разговора с Артушем нервы звенят.

– Как? К-как? Я только что говорила с Ани. Она вроде как не против. Я не понимаю…

– А что понимать?

Ни она ни я так жить не хотим.

– Давид… но она же не готова была к этому, - понизив голос, намекает на ее истерику.

– Тогда не готова. Сейчас выросла и иначе смотрит на вещи.

Мари замолкает, а я даю ей время на осмысление.

Сестра в шоке. Мари хоть и знала, что мы разъехались, но явно не предполагала, что дойдет до развода. Нас учили, что разводиться плохо. Несмотря на то, что большая часть Армении давно не придерживается всех этих древних устоев, наши семьи всегда были категоричны к этому вопросу также, как и к смешению крови.

– Боже, - шепчет пораженно, - боже мой. Давид это же все меняет. Надо сказать Оле.

– Не вздумай, - на инстинктах продаюсь вперёд, не замечая, как ломаю сигарету.

– Почему?

– Потому что ещё нельзя, - рявкаю резко.

Пока у меня не будет на руках свидетельства о расторжении брака я не хочу, чтобы Оля знала.

Чёрт, да я даже не знаю нужно ли ей это…

– Но просто хотя бы сказать, что ты разводишься, - эмоционально тараторит Мари, - мы о тебе два года не говорили. Она запретила напрочь, но это же совсем другое дело.

Ошпарив пальцы, отбрасываю сигарету в пепельницу.

– Я сказал - нет. Поклянись, Мари!

– Но…

– Мариам!

Слышу, как она судорожно тянет ртом воздух.

– Это неправильно. Оля должна знать.

– Она узнает. Потом. Когда я сам скажу. Поняла меня?

– Да…

72 Давид

– Ты все-таки сделал это?
– Враждебно выплёвывает в трубку отец.

– Не я, а мы. Заявление обычно оба подают.

Оставив мою реплику без ответа, скидывает звонок.

Я же, закатив глаза, откладываю телефон.

Привыкание к новым реалиям ему и Артушу даётся сложно. Они оба общаются со мной, скрипя зубами. Отец еще несколько раз пытался поговорить на той неделе, Гаянэ тоже приходила. Но она, скорее, по велению мужа. Общалась со мной в ином ключе.

С ней дела обстоят проще. Она, хоть и осуждает наше решение, но сильно переживает о несбывшемся счастье дочери. В день, когда мы подали заявление, снова лила слезы. По-хорошему, Ани бы от её плаксивой матери тоже отстранить, потому что из-за неё она излишне рефлексирует. Слезы Гаянэ влияют на неё сильнее, чем сам факт того, что бракоразводный процесс запущен.

Еще немного и я буду свободен. Эта мысль заставляет сердечный двигатель работать в новом для него режиме. Последние два года он словно на автомате пахал на одной и той же скорости. Ржавел, скрипел, отдаваясь периодическими болями в грудине, но работу свою выполнял. Сейчас же, шестеренки словно маслом смазали.

Перезапустили механизм и движок сам ускорился. Причина одна - теперь есть финальная точка, к которой я постепенно приближаюсь.

Меня потряхивает от этой мысли. Когда долго живешь в одном состоянии, привыкаешь. Теперь же всё будет иначе.