Люди государевы
Шрифт:
— Признаю, ибо Илья и Борис Исакович тоже государем поставлены!
— А коли признаёшь, так давай деньги. Не себе требуем!.. — двинул кулаком Петру под ребро Гришка.
— Да нету же денег, все плотникам расписал! Хватит из меня жилы тянуть!
— Э-э, Григорий, видать, придется его обратно в железа обуть да кнутом поугощать! — протянул Захар. Наклонил Петра за бороду вниз и ударил коленом.
Терентьев охнул от боли и закричал:
— Ладно, ладно, дам денег… Токмо, Христом Богом клянусь, нету у меня ста рублей,
— Не торгуйся! — ткнул его в бок Гришка.
— Истинно говорю, — перекрестился Пётр, — остаточек токмо есть… Хотел еще одного плотника нанять…
— Сколь, говори!
— Пятьдесят семь рублев…
— Ладно, пошли к тебе. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Да гляди помалкивай! Вильнёшь кому языком — пожалеешь!
Петр Терентьев после бани сидел за столом и пил квас, укутав в волчью полсть распаренные опухшие ноги, когда к нему вошли конные казаки Лука Пичугин да Петр Путимцев, кои среди первых были взяты им в плотницкую артель.
Перекрестились с поклоном на иконы, поздоровались с хозяином.
— Слава богу, отпустили тебя, Петро, идоловы дети! Дело без тебя не идет! На венец лишь тарасные стены подняли, а как к башням подступиться — не ведаем! Как здравие твое? Придешь ли завтра к строению?
— Эх, Лучка, какое тут здравие! Едва не обезножел от тесных оков! Душа горит: ни за что мучили! А ежели по правде сказать, так их челобитья и есть воровские. Знать, рука моя по божьей воле сие слово вывела ненароком. Видано ли дело — на лучших государевых людей руку подымать!
— Так, так! — согласно закивали казаки.
— Тут еще псы Захарко Давыдов да Гришка Артамонов взятку вымучили из плотницких денег…
— Да ну-у?! — изумился Путимцев. — Ужель посмели себе вымогать?
— Чаю, и себя не обидят… Говорили, для дьяка Бориса да второго воеводы. Дьяк, боров, брюхо распоясал, мало еще нахапал! Все не подавится никак!
— Дак че нам делать? Воеводы дерутся, а у холопов лбы трещат! — сказал Лука.
— Я молчать не стану! Уже явку государю начерно написал на дьяка, как его люди деньги вымучивали, как не по моей вине строение нового острога стало!..
— Токмо как до государя дойти! Ежели подать Илье да Борису, они, пожалуй, на козле растянут за такую явку. А Иосип Иванович сам за караулом в доме сидит… — развел руками Путимцев.
— Петро, твои обиды обидные, за них воры ответят, придет время. Меня другая дума гложет: когда государь за смутьянов возьмется, то и нам достанется — ведь мы руки приложили под мирскими челобитными и расспросными речами Подреза, стало быть, тоже супротив государя пошли… — сказал Лука.
— Нас же Мухосран с изменниками заставил! — зло бросил Путимцев.
— О том в бумаге не написано! — усмехнулся Лука Пичугин.
— Так надо написать! Государю челобитную от нас троих написать! — встрепенулся Терентьев. — Ты, Лука, пограмотней меня будешь, возьми вон
— Опять же, каким путём мы сию челобитную до государя доведем? — спросил Путимцев.
— Мы ее отправлять не будем, а схороним у надежного человека, коий подтвердит, когда она писана и когда ему на сохранение отдана, — сказал Терентьев.
— И кто сей человек будет? — спросил Лука.
— Церковный староста Василий Балахнин. В Благовещенском храме схоронит нашу челобитную, а придет время, мы ее явим… Новые порядки ему тоже не по нраву. Я его сына крестил, он не выдаст…
Через час обсуждения, исправлений Лука закончил черновую челобитную словами: «Пожалуй нас, государь, холопей своих, не вели, государь, в наших руках вконец погинуть и вели, государь, нашу вину принять и записать на время блюсти благовещенскому старосте Василию Балахнину».
— Ну, вот так-то спокойнее будет! — удовлетворенно сказал Терентьев, выслушав прочитанную Лукой челобитную. — К Василию я сам схожу потихоньку, а вы собирайте плотников, чтоб завтра все на строении были… До зимы надо и стены и башни поставить!
Глава 31
После обильного застолья по случаю именин дьяк Борис с женой Алёной Ивановной, с шурином князем Михаилом Вяземским и Ильей Бунаковым в благодушном настроении вышли со двора дьяка и направились к Воскресенской церкви.
Продолжая застольный разговор, Вяземский с ухмылкой сказал:
— Вот уберем из города Оську, всё наше будет: и торги и промыслы, кои он под себя подмял…
— Токмо бы государь нашу сторону принял, не то лишимся и того, что имеем, — вздохнул Патрикеев.
— Примет! — уверенно сказал Вяземский. — То ли весь город, то ли воеводишка один изменной… Лишь бы Подрез от своего слова не отпёрся!
— Вы ступайте, а я как раз к Григорию по сему делу загляну! К вечерне поспею… — сказал Бунаков.
Однако поп Пантелеймон отслужил вечерню, а Бунаков так и не появился. Пантелеймон намеревался было начать навечерню, как к нему подошел дьяк Борис, перекрестился, поцеловал руку и сказал:
— Отец мой духовный, аз, раб Божий, ныне именинник!.. Отслужи по сему случаю молебен, батюшка!
Пантелеймон замялся, оглядел паству, будто выискивая кого-то, слегка кивнул в знак согласия и басом затянул, помахивая кадилом:
— Благодарни суще недостойнии раби Твои, Господи, в Твоих великих благодеяниях на нас бывших, славяще Тя хвалим, благословим, благодарим, поем и величаем Твое благоутробие, и рабски любовию вопием Ти: Благодетелю Спасе наш, слава Тебе…