Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
лицу слезы счастья, подошла к Евхиму, обняла его.
– Озолотил ты свою тещу,
Евхимко!.. Век не забуду! .. Такие сапоги!
– Носите на здоровье, мамо!
– громко, тоже довольный, сказал Евхим.
– А
износите - новые подарю! Носите, не жалейте! ..
Он был пьян, но держался еще твердо. Среди всех, кто сидел поблизости,
он, кажется, и пил и перекликался с гостями больше всех. Он и тут
чувствовал себя самым важным, самым сильным, словно хвастался
пить и кричать может без конца...
Когда стали перебрасываться припевками сваты и дружки, Ганна снова
увидела Василева братишку. Он, оказывается, был уже в хате, сидел с
Хведькой на припечке, смотрел и слушал - опять показалось Ганне - хмуро,
не подетски серьезно. Он, видно, один не хохотал, слыша, как дружки во
главе с задиристой, звонкой Марусей насмехались, издевались над сватами:
Наш сваток не умее ля стала стаяти
Дай с дружками сваими размавляти.
Иди у места да купи себе мыла,
Штоб жонка любила!
Штоб дети познали
Дай батьком назвали!
Ганна смотрела на мальчика виновато и нежно, глушчла в себе желание
подойти к нему - угостить, погладить по головке, сказать что-нибудь
хорошее, ласковое. Как ни туманил голову хмель, помнила - все знают, что
было у-нее с Василем, и ласковость с его братом осудят...
Однако желание подойти к мальчику не отступало, не хотело подчиняться
рассудку. Опьяневшей, ей так трудно, просто невозможно было отогнать
неожиданное искушение.
"Пойду - будто к Хведьке... Скажу что-нибудь Хведьке, а потом - ему...
Будто нечаянно..."
.Она встала, постояла немного возле печи, прижавшись спиной к
побеленной стенке. Стоять было нелегко: пол качался, как плот на воде.
Теперь пели, шутили над дружками сваты, - на нее, Ганну, не смотрел никто.
Словно ее и не было тут, словно и не ее свадьба. И в самом деле, может -
не ее, сон только... Вздор какой, - чего только не взбредет в голову
спьяну!.. Нет, не сон, не сон - ее пропивают!
Не кого-нибудь другого, ее! Пропили уже!.. Но, думая об этом, она
теперь не тревожилась, не жалела ни о чем, все было безразлично. Хотелось
лишь одного - подойти к Володьке, странному серьезному пареньку, которого
раньше будто и не замечала.
Она взяла несколько коржиков, взволнованно подала мальчику:
– На, возьми, отведай!
– Он не сразу взял, сначала будто раздумывал,
брать или не брать.
– Белые, маримонские!
– Ганна не удержалась, нежно
провела ладонью по его голове.
– У, ты, беленький мой!..
– Сказала обоим:
– Смотрите же, живите хорошо, дружненько! ..
Едва
было съедено, горелки не наливали. "Как ни тужились, не хватило!" -
мелькнуло в Ганниной голове.
Видимо, чтобы не позорить хозяев и не томить людей за столами,
догадливые сваты объявили, что пора делить каравай, но вдруг заметили, что
исчез кудагто Ганнин отец.
Мачеха вскоре вернулась хмурая, злая, прошипела тихо Ганне:
– Срам какой! На всю деревню! .. Пьяный - как Митя!
– Она почему-то
заплакала: - За всю мою ласку! За все!..
Отблагодарил!
– Где он?
– оборвала ее всхлипывания Ганна.
– За погребом... На колоде...
На дворе было сыро, холодно и так темно, что если бы не тусклый отсвет
из окон, не увидела б и крыльца. Ганна постояла немного, чувствуя, как от
свежего ветра яснеет голова, крепнет тело. Стараясь не поскользнуться,
направилась сквозь желтые полосы в темноту. Отец, еле видимый, даже не
шевельнулся, когда она подошла. Будто дремал.
– Тато, вам плохо?
– склонилась она над отцом.
– А, Ганнуля!
– Отец поискал ее руку, ласково взял в свою. Оглянулся: -
А этой, гадюки, нет?
Ганна догадалась, о ком он спрашивает, сказала, успокаивая:
– Никого нет... Пошли бы вы, тато, домой... Ищут вас там. Каравай
делить надо...
– Поделят. Успеют...
– Он вдруг страдальчески, с болью гмыкнул, сказал
расслабленно: - Ты помнишь, доченько, мать-покойницу?
– Почему не помню!.. Помню. Пойдемте, тато. Холодно - простудитесь еще,
не дай бог.
– Не дождалась.
– Ганна услышала в голосе отца слезы.
– Не увидит, не
поплачет...
– Не надо, тато.
– Разве ж я враг дитяти своему, доченько?
– Не враг, тато. Но не надо расстраивать себя. Все хорошо будет...
– Хорошо?
– Ганне показалось, что он послушался ее, стал спокойнее. Но
вскоре он опять заговорил: - Ой, дочечко ты моя! Ганнулечка! .. Увидела б
все это покойница!..
– Не надо, тато. Все будет хорошо. Это вам только кажется так. Выпили
немного лишнее...
– Жалко мне тебя очень!..
– И я вас жалею, тато. Да только не думайте ничего плохого. Все хорошо
будет... Разве вы не знаете свою Ганну?
– Знаю, знаю, да - только...
– А знаете, так не бойтесь. И не печальтесь, а то и мне грустно будет.
Слышите?
– Слышу. Не буду!
– Отец отпустил ее-руку, выпрямил плечи.
– Будьте веселы, чтоб и мне было весело. И вставайте.