Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
Ганна обрадовалась; - Когда?
– Позавчера...
– На загуменье?!
– Я в гумне был...
– Ты? .. Я Володьку видела...
– Мы вдвоем... Я в гумне, у ворот ..
– А я не знала.
Слова эти вырвались сами собой, в них было откровенное, нескрываемое
сожаление. Так же откровенно, но немного обиженно упрекнула:
– Не вышел... Спрятался...
– Я нарочно...
– Зачем?
– Ганна с трудом произнесла: - Противна я
– Чужие... У тебя - свое, у меня - свое...
– Мне... хотелось повидаться!..
Ей попалась на глаза еще заплата, аккуратно пришитая, наверно женой.
– Как тебе живется?
– Так... живется...
– Маня - хорошая. Работящая... аккуратная...
– Аккуратная...
Он не хотел говорить о жене. Опять немнрго помолчали.
Василь пересилил себя, свою отчужденность, бросил исподлобья ревнивый
взгляд:
– А ты как?
– Не спрашивай...
– Богачка!..
Губы ее насмешливо поджались:
– Богачка...
Она мгновение еще сдерживалась. Таила горечь и сожаление, как обычно.
Как все месяцы, все эти годы, от всех. Привыкла уже таиться. Но зачем же
таиться от него? Кому ж и признаться, как не ему?
Как молнией полоснула по Василю взглядом.
– Василь, мне ето ихнее богатство... во!
– Ганна порывисто провела
ребром ладони по шее.
– Пускай оно - огнем!..
Он смутился:
– Работать много заставляют, говорят...
– Если б ето одно...
– И, говорили, бьет...
– Всяко бывает...
Сдерживалась вначале, по давней, неизменной привычке - не показывать
другим горе. Но только мгновение. Больше, если бы и хотела, не смогла бы
скрывать. Открыто, с какой-то отчаянной решимостью выдохнула:
– Могила ето моя!
– Могила?..
Неожиданно и для Василя и для себя Ганна горячо, с той же решимостью
спросила:
– Василь, тебе не жаль, что у нас так... нескладно?
У него легла морщинка меж бровей. Ей ничего не надо - ей только знать
хочется. Только знать, не для каких-либо намерений, расчетов, а так - для
души. Смотрела на него, ждала, замирая:
– Не жалко, Василь?
– Зачем говорить!
– Не жалеешь, скажи?!
– Пустое ето!
Он правду говорит, не надо спрашивать. Пустое. Но ей так хочется знать!!
– Скажи, Василь! Я хочу знать!
– Что с того - жалеешь, не жалеешь?!
– Скажи! Я хочу, Василь, скажи!.. Не жалеешь?!
– Ну вот!
– Он будто говорил: придет же в голову такая нелепица.
–
Кончено ж все ..
– Кончено?
– Ну, ты ж знаешь! Ты ж...
–
левче, так лучше, чем этот недобрый холод.
– Ты ж начала все...
Она согласилась - будто с радостью:
– Я... Я виновата... я...
Глаза ее быстро заволокло слезами. Ганна закрыла лицо ладонями.
– Люди увидят.
– Пусть видят. Что мне, и поплакать нельзя никогда?..
– Разговоры лойдут...
– Пусть идут! Ты боишься?
– Я? Мне - что?
Ганне стало легче: о ней беспокоится1! О ней думает! Значит, не совсем
безразличен к ней.
Она тихо, как бы не веря себе, сказала:
– Ты... ты не совсем забыл, Василь?
Он не ответил. Странные вопросы подчас у этих женщин бывают. Лишь бы
спросить.
Она все поняла и без слов.
– Не забыл, Васильке!.. Василь, мне сейчас так хорошо! .. Мне больше
ничего и не надо было. Только знать ето - и все!
Ганна со слезами на глазах улыбнулась:
– Есть и у меня радость!
Василь о чем-то думал.
– О чем ты, Василь?
– Да вот... Как нам теперь? ..
К ним шел Хведька. Увидев его, Василь недовольно насупился. Ганна
поняла: не нравится, что приходится прервать разговор. Почувствовала,
какое желание появилось у него, какие слова сейчас сорвутся с его
неспокойных губ, сказала сама:
– Василь, давай встретимся!
– Как?
– Ну, я... приду... Куда только?
– А когда?..
– Хоть завтра! Как стемнеет...
Он взглянул, будто сам спрашивал:
– К гумну разве? Где яблоня? ..
– Хорошо.
Когда возвращалась, не чуяла под собой земли. На своей полосе вдруг
шаловливо обхватила Хведьку, сдавила. Хотелось смеяться, кричать: не
забыл, не проклял, любит! Любит!
3
Ни в ту ночь, ни на следующий день ничего не было особенного, все было
как и прежде Так же поминала бога за дверью свекровь; так же храпел,
разлегшись на кровати, Евхим; так же рано вскочила с постели, доила
корову, топила печь, изводилась в бесконечных хлопотах Но лежала ли, за
всю ночь не сомкнув глаз, - тихо, неудержимо улыбалась в темноту; ходила
ли, работала днем - едва сдерживала улыбку, широкую радость. Ногам было
легко, руки летали проворно, весело, будто и не повседневное, ненавистное
делала. За что бы ни бралась, вспоминала Василя: каждую черточку лица,
каждое проявление нежности, каждое слово сокровенного, трудного, полного
большого значения разговора.