Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
заняты! Сразу по два кавалера имеют, как охрана по бокам стоят. Не
подступиться.
– Вот нашли о чем говорить!
– вмешалась Хадоська, топая аккуратными
лапотками.
– Лучше скажи, что тебе суждено? Гадал же, видно?
– Нет. И так знаю: в холостяках ходить буду, пока не надоест.
– И мне ничего хорошего не вышло!
– сказала Ганна с притворной грустью.
– Гадали мы с Хадоськой, тянули соломину. Так она вытянула длинную
соломину
Скоро замуж выйдет и - за богатого хлопца!
– Вот скажешь!
– застеснялась Хадоська.
– Может, я выдумываю?
– Не выдумываешь, но...
– Хадоська, заметно было,- вся полнилась
радостью.
– Но - не надо говорить!
– А мне, - сокрушалась над своей неудачей Ганна, - ничего путного не
вышло. Коротенькая соломина и пустая!
И возьмут не скоро, и - вдовец пожилой будет! Вот счастье какое!
– Вдовец!
– вдруг засмеялся Миканор.
– Так это ж хорошо! Это ж ты,
видно, вытянула меня! Я ж, можно сказать, вдовец. Ведь у меня была...
женка!
– Была у старца торба!
– Нет, правда, была! В Мозыре, на службе! Черненькая, стройненькая,
красивая! Винтовочка трехлинейная!..
– Я ж и говорю - была торба!..
Хадоська, все время поглядывавшая на улицу, заметила невдалеке двух
человек, нетерпеливо потянула Ганну за рукав:
– Идем!
Ганна тоже увидела подходивших, но сразу отвернулась, попросила
Миканора:
– Проводи нас... Поворожим у Сороки...
Что-то было в ее голосе такое искреннее, доверчивое, что Миканор
мгновение колебался, но выдержал характер:
– Ворожите уж одни...
Она, видимо, обиделась немного, но промолчала: подошли Евхим с
Ларивоном. Евхим поздоровался, разудало поинтересовался:
– О чем тут секреты?
– Да о том,-7 сказала, нарочно позевывая, Ганна, - время или не время
спать?.. Миканор говорит, что пора...
– Так пусть и идет...
– И меня что-то в дрему клонит...
– В такой вечер!
– захохотал, хотел перевести все в шутку Евхим. Но она
шутить не захотела - неизвестно, чем и окончился бы этот разговор, если бы
Хадоська опять не потянула Ганну за рукав:
– Что ты это выдумала! Идем!
Хадоська чуть не силой потащила ее с собой. Миканор остался один. Уже
на своем дворе услышал он издали Евхимов хохот, подумал: не очень-то она к
тебе льнет, Глушачок!
– Не тебя, не секрет, повидать хотела бы; не тебя и - не меня, конечно.
Только ведь прилипчивый ты, все - думаешь - потвоему должно быть!..
6
Деревней
все ходили медленно, степенно, беззаботно; кто помоложе, коротали время в
беседах, кто постарше - целые дни грелись, спали на печках. Дремали в
хлевах кони, стояли, вмерзали в снег сани, даже ворота и журавли над
колодцами скрипели как-то сонливо, нудно...
Видимо, никогда не ползли так медленно, неинтересно дни в жизни
Миканора, как в эту рождественскую неделю. Мать кое-что делала по
хозяйству, а отец чуть не целыми сутками посвистывал в нос на печи.
Слезет, кряхтя, почесываясь, прошаркает лаптями по полу, поест - и снова
на печь. Миканор же чем только не пробовал заполнить нудную праздничную
пустоту - и по хозяйству делал все и за себя и за отца, и газеты читал,
перечитывал, так что темнело в глазах, - и все же чувствовал: скука,
пустота не отступают...
Мало радовали его и вечера, когда молодежь допоздна бродила по улице,
перекликалась, будила морозную тишину смехом. Мать советовала пойти к ним,
не скучать дома, приходили несколько раз Хоня и Алеша, звали с собой, - не
соглашался: не его это праздник, не его радость...
К концу недели Курени снова зашевелились. С самого утра перед святым
вечером потянулись в небо дружные дымы, потянулись и не опадали уже весь
день. Не утихал огонь и в печи Миканоровой хаты: кипело варево в чугунах и
чугунках, - теперь уже не постное!
– шипели сало и колбасы на сковородах.
Недаром мерз в кладовке разобранный, до времени заколотый кабанчик!
Недаром загублена была и рожь на самогон: чувствовал Миканор, отец
только и ждет, чтобы он ушел куда-нибудь, - хотел разлить самогон из
бочонка, стоявшего в погребе, в бутылки. Бутылки, вымытые матерью, стояли
наготове под лавкой.
Еще не совсем стемнело, когда неподалеку от хаты послышалась
песня-щедровка. Вскоре тонкие детские голоса затянули уже возле самых окон:
На новое лето
Нехай родится жито! ..
Святы вечер!
Пожелав отцу Миканора, хозяину, чтобы уродилось не только жито, но и
пшеница и "всякая пашница", голоса под окнами, на некоторое время прервав
пение, о чем-то поспорили, потом недружно запищали, пожелали:
Пиво варить,
Миканора женить!..
Святы вечер!..
Отец при этих словах засмеялся, весело взглянул на Миканора, мать,
обрадованная, прижалась лицом к незамерзшему краешку окна, всмотрелась: