Людовик IX Святой
Шрифт:
Ф. Арьес поставил проблему взаимосвязи между скульптурным жанром надгробия в виде лежащей фигуры и ритуалом выставления тела покойного после его кончины и до похорон. Подчеркивая идеологическую новизну этого, он утверждает, что надгробный памятник не является копией выставленного тела покойного, но, напротив, при выставлении тела покойного образцом служит памятник. Я бы выразил это более осторожно: в период с середины XII до середины XIII века устанавливается обычай при похоронной церемонии великих личностей, при описании смерти героя в литературных произведениях и при изваянии лежащих фигур надгробий изображать знатных покойников в новых и одинаковых позах: они лежат, их головы покоятся на подушках, а ноги — на символических предметах; при них — инсигнии власти, которой они обладали при жизни. Как свидетельствуют документальные источники, Филипп Август был первым французским королем, тело которого со скипетром и короной было выставлено со дня его смерти в Манте 14 июля 1223 года до захоронения на следующий день в Сен-Дени [460] .
460
Erlande-Brandenburg A. Le roi est mort…P. 15 sq.
Какое место занимают в этом ряду литературных или «реальных» покойных лежащие фигуры королевских надгробий в Сен-Дени?
Прежде всего лежащая фигура, какой бы важной она ни была, остается христианским образом, творением, представляющим собой не что иное, как создание Творца. Как верно сказал В. Зауэрлендер, средневековая статуя отличается от античной тем, что ей, лежащей или стоящей, «не молятся и не поклоняются; она не становится объектом культа, но остается образом, отражением исторической личности, обретшей спасение: образ (imago), а не статуя (statua)». Образ, копия, архетип, imago как понятие психоанализа, близкое к комплексу, воображаемой схеме, устанавливающей между изображением и созерцающим его человеком связь, где преобладает восприятие силы, а не святости. Лежащая фигура надгробия знаменует собой новое воплощение извечного благоговения христиан перед смертью, ярко выраженного в надгробных надписях и в литургии по усопшим первых веков христианства. Лежащая фигура — это requiem в камне. Скульптор лишь создавал образное выражение представления современников о перемещении тел. Мы видели, что Гийом из Нанжи говорил о «переносе французских королей, которые покоились в разных местах этого монастыря». Вдали от покойников, одолеваемых демонами, как это было еще с Дагобертом на памятнике хоров в церкви аббатства, шестнадцать королей королевского некрополя покоились в неподвижном времени, отделявшем их от воскрешения. Телам королей и королев ад не грозил.
Лежащие фигуры изображены в расцвете лет. В погребальной скульптуре того времени заметно безразличие к возрасту, до которого дожил покойный. На могильных плитах Ройомона дети Людовика Святого Бланка и Жан, первая из которых умерла трехлетней, а второй — годовалым, изображены почти подростками. Старость для этих идеализированных образов исключалась, оставляя место лишь двум абстрактным категориям: детству, идущему навстречу зрелости, и тому единственно прекрасному возрасту, за которым Средневековье признает поистине положительную ценность, — зрелости. Возможно, скульпторы вдохновлялись представлением, что воскрешение из мертвых произойдет в возрасте тридцати — тридцати трех лет — в возрасте Христа. Но, думается, идеала зрелости достаточно, чтобы понять облик лежащих фигур.
Подобно готическим статуям, являющим собой положительные образы (Бог, Дева Мария, ангелы, добродетели, библейские цари и царицы), лежащие фигуры королей, пусть даже они отличаются в своих чертах некоторыми стилистическими особенностями, присущими трем разным мастерам, исполнены покоя и красоты. Напрасно искать в лицах этих фигур (умерших так давно, в конце правления Людовика Святого) признаки стремления к реализму, к тому, чтобы придать покойным королям индивидуальные черты. Я согласен с А. Эрланд-Бранденбургом, что и изображения самого Людовика Святого в исполнении художников, которые знали его лично или со слов близких к нему людей, не доносят присущих ему черт. Да, в фигурах, изваянных по программе Сен-Дени, заметно старание сохранить индивидуальные черты лица, но это еще не реализм. В них проступает идеология королевской власти, а не стремление передать внешнее сходство королей.
Наконец, и это самое главное, фигуры Сен-Дени лежат с открытыми глазами, с глазами, открытыми навстречу вечности. Уже Сугерий, повествуя о похоронах Людовика VI и не переставая подчеркивать роль Сен-Дени и то, какое значение имеет близость тела короля к мощам святого, напоминает об ожидании воскрешения:
Именно там (между алтарем Святой Троицы и алтарем мощей) он ожидает момента участия в будущем воскрешении, тем более близкий духом к сонму душ святых, что тело его оказалось погребенным совсем рядом со святыми мучениками, которые могли быть ему полезными».
И ученый аббат прибегает к помощи Лукана («Фарсалия», IV, 393), впрочем, внося иной смысл в приводимую цитату:
Felix qui potuit mundi mutante ruina, Quo jaceat preacisse loco. Счастлив, кто мог разузнать Наперед при падении мира Место, где будет лежать!Королевская погребальная программа Людовика Святого в Сен-Дени была решительно направлена на то, чтобы монархия, династия Капетингов и абсолютная власть пережили века. Континуитет Меровингов, утверждаемый вплоть до эпохи Людовика IX, отдавал прошлое монархии. Со времени королей франков власть принадлежала им. Все эти короли и королевы, жившие своею жизнью на протяжении шести столетий и едва ли знавшие друг
Горизонтальное положение [461] , поза отдыха этих лежащих фигур с открытыми глазами, в которых читается ожидание воскрешения и надежда на него, связывает их с будущим, с грядущим. Невозмутимое будущее, будущее того времени, которое пройдет от их смерти до Судного дня, мыслящегося все менее и менее близким [462] , наконец, будущее вечности, которое силятся уловить своими пустыми, но открытыми зрачками эти живые мертвые, готовые обратить свою неувядаемую земную славу в славу небесную [463] .
461
Ж. К. Шмитт подчеркивал, исходя из иконографических примеров, что только вертикальное положение обеспечивает вход в ад (Schmitt J.-C. La suicide au Moyen Age // Annales. E.S.C. 1975. P. 13).
462
См.: Le Goff J. La Naissance du Purgatoire… P. 311 sq.
463
См.: Brown E. A. Burying and Unburying the Kings of France // Persons in Groups: Social Behavior as Identity Formation in Medieval and Renaissance Europe / Ed. R. C. Trexler. Binghampton, 1985. P. 241–266.
Людовик IX снова берет крест
Последние меры очищения перед крестовым походом.
В 1267 году Людовик решил провозгласить новый крестовый поход. Он сообщил об этом 25 марта 1267 года, в день Благовещения, на собрании прелатов и баронов. 9 февраля 1268 года король объявил, что выступит в крестовый поход в мае 1270 года. Несомненно, он принял это решение летом 1266 года, так как в октябре того же года конфиденциально сообщил об этом Папе. Ж. Ришар убедительно доказал, как повлияло на это решение развитие военно-политической ситуации в Восточном Средиземноморье. Именно это он назвал «возвращением в Средиземноморье и на Восток» [464] .
464
Richard J. Saint Louis… P. 455 sq.
Прежде всего, Людовик сделал своего брата королем Южной Италии и Сицилии. Отныне Сицилия становилась более надежной военной базой, чем была при сумасбродном Фридрихе II и его наследниках; к тому же она находилась ближе, чем Кипр.
Далее, идея союза с монголами была окончательно отвергнута. В то же время в послании хана Хулагу Людовику Святому, датированном 1262 годом, содержалось недвусмысленное предложение союза против мусульман и обещание уступить христианам Иерусалим и святые места. Но недавнее завоевание Сирии монголами, одержавшими победу над мусульманами, заставляло серьезно задуматься об их намерениях в Святой земле. А напоминание хана Хулагу о том, что христиане обязаны признать монгольское владычество, послужило причиной, а может быть, поводом для отказа от союза с ним [465] .
465
Idem. Une ambassade mongole a Paris en 1262;
Meyvaert P. An Unknown Letter of Hulagu, il-Khan of Persia to King Louis IX of France…
В-третьих, что касается военно-политической ситуации. В 1261 году греки отвоевали Константинополь и покончили с империей латинян в Византии. Сухопутный путь и часть северного побережья Средиземного моря оказались в их руках, став по этой причине небезопасными.
Наконец, что немаловажно, победы султана мамлюков Бейбарса в Палестине и отвоевание латинянами части побережья Святой земли означали быстрое возрастание угрозы со стороны мусульман святым местам.
Как следует понимать выбор Туниса в качестве главной цели крестового похода? Нередко говорят о давлении, которое оказал брат короля Карл Анжуйский, ставший в то время королем Сицилии и решивший взять под свой контроль оба берега Сицилийского пролива и путь из Западного Средиземноморья в Восточное. Мне представляется, что здесь свою роль сыграло удобное положение Сицилии, а не прямое давление Карла, которого интересовала главным образом Византийская империя. В выдвинутой мною гипотезе о крестовом походе, которому отводилась роль как похода искупления и обращения, так и завоевательного похода, султан Туниса мог служить прекрасной религиозной мишенью, поскольку, вероятно в конце 1260-х годов, в иллюзиях обращения великого мусульманского главы он занял место султанов и эмиров Востока. Наконец, как полагают, могло сыграть роль и то, что Людовик Святой и его подданные, как, впрочем, и все их современники, плохо знали географию: возможно, они считали, что Тунис находится гораздо ближе к Египту (что на самом деле неверно) и поэтому является прекрасной сухопутной базой для решительного наступления на султана [466] .
466
Mollat M. Le «passage» de Saint Louis a Tunis: Sa place dans l’histoire des croisades // Revue d’histoire economique et sociale. 1972. T. 50. P. 289–303.