Людовик IX Святой
Шрифт:
Это «я» открывает поиск других «я». Двенадцатый век — век похвалы дружбе. Английский цистерцианец Элред из Рьево вновь открывает миру трактат «О дружбе» («De amicitia») Цицерона и завершает свой творческий путь книгой «Духовная дружба», написанной между 1150 и 1165 годами. Он утверждает, что «Бог есть дружба» и далее, что дружба — это и есть подлинная любовь. Святая любовь, мирская любовь, во всех ее переливах, как то содержится в наиболее комментируемой в XII веке книге Библии Песни Песней. Святой Бернард и Гийом из Сен-Тьерри воспевали любовь к Богу. Гийом утверждает: тот, кого ты ищешь, — он в твоей любви, он в тебе, и Гийом не просто желает созерцать Бога, он хочет его «осязать» и даже «целиком войти в него, в самое его сердце» [891] . Мы уже знаем, что святой Бернард оплакивал своего брата так же безутешно, как и Людовик Святой оплакивал своих мать, брата и сестру. Между Жуанвилем и Людовиком Святым, в духе благочестия Людовика Святого, существовала такая преданная дружба и любовь двух индивидуумов, которая в XVI веке вылилась в модель Монтеня и Ла Боэси [892] , «ибо он был мною, а я — им», в чем проявляется это очарование «внутренним человеком».
891
Предисловие К. Леонарди к изданию оригинала
892
Французский писатель, поэт, юрист, экономист, советник парламента в Бордо с 1553 г. Этьен де ла Боэси познакомился с Монтенем в 1557 г., и их дружба длилась до смерти Боэси. Переписка друзей свидетельствует об искренних чувствах, но все же не лишена определенной стилизации под переписку Цицерона и Аттика.
Наконец новый индивидуум расследует новые религиозные пути: культ Страстей Христовых, эсхатология, мистическая теология. Страсти Иисуса, новый Иерусалим, поиски Бога в дружбе и любви людей — все это станет религией Людовика Святого.
Российский медиевист А. Я. Гуревич тоже склонен считать, что индивидуум появился в XIII веке. Подчеркнув, что в Средневековье индивидуум поглощается коллективами, частью которых он является, как считалось в то время, когда бытовало выражение individuum est ineffabile («индивидуальное невыразимо»), он не был частью, но представлял собою все, универсум, историк заканчивает свою замечательную книгу «Категории средневековой культуры» главой: «В поисках человеческой личности» [893] .
893
Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
Ему представляется, что в Средние века делается попытка утверждения скорее «личности», чем «индивидуума». Понятие persona, которое в Древнем Риме означало прежде всего театральную маску, преобразуется в сфере права в понятие личности. Но феодальная система долгое время мешала индивидууму обрести независимость. Для мыслителей он оставался частью универсума, типа и социальной реальности, он зависел от общности, к которой принадлежал. Наконец, наступает переломный ХIII век, когда обнаруживаются «симптомы, свидетельствующие о растущих притязаниях человеческой личности на признание».
Впоследствии А. Я. Гуревич пошел дальше, отнеся к Средневековью не только появление нравственной личности, но и собственно индивидуума. На примере рассказов о путешествиях в загробный мир он отстаивает гипотезу, что образ индивидуальной биографии, задуманный как «судьба души», и понятие человеческой личности, достигнутое в момент смерти в личном суде у изголовья умирающего, появились в христианском вероучении в VIII веке [894] .
Эти концепции были подвергнуты всесторонней критике. Прежде всего, американской исследовательницей К. Байнум, предложившей определить основное различие между индивидуумом (individuel), для которого, как мы видели, в Средневековье не было адекватного слова, и «я» (self), соответствие которому можно было бы отыскать в понятиях «душа» (anima), «самость» (seipsum) и «внутренний человек» (homo interior) [895] . По ее мнению, в Средние века, а именно после ХII века, индивидуум в смысле единичного и обособляемого (а также отдельного) от целой группы не признавался. В XII–XIII веках был обнаружен или открыт заново внутренний человек, «я». Но это «я» не существовало вне групп, частью которых было. Новшеством в эти века стала замена или дублирование старых унитарных, бинарных или троичных понятий общества множеством групп. Наряду с Церковью, христианским миром, мистическим телом Христа, клириками и мирянами, богатыми и бедными, родовитыми и безродными (popolo grasso/popolo minuto) и позднейшими троичными системами: три сословия (клирики, воины, работники, oratores, bellatores, laboratores) или великие, средние и малые (maiores, mediocres, minores) [896] , развивались новые социальные и социопро-фессиональные типологии как внутри Церкви (монахи, каноники, белое духовенство, различные ордены) [897] , так и среди мирян, делившихся по «состояниям» (status), для которых, например, проповедники XIII века сочиняли специальные проповеди, адаптированные к их профессии или положению в обществе (это могли быть вдовы, женатые люди, молодежь или судьи, купцы, ремесленники, крестьяне, бедняки, прокаженные, пилигримы и т. д.). Эти состояния определялись в соответствии с моделями или типами, по мере развития общества. Приписываемая Абеляру автобиография «История бедствий» («Historia calamitatum»), которая, независимо от того, аутентичное это или поддельное сочинение XIII века, оказывается на деле «историей восхождения и падения одного типа человека — “философа”». Франциск Ассизский, который считается «индивидуумом, взбунтовавшимся против мира», стал «образцом для мира».
894
Gurevic A. J. Conscience individuelle et image de l’au-dela au Moyen Age // Annales E.S.C. 1982. P. 255–275; репринт под заглавием: Perceptions of the Individual and the Hereafter, in the Middle Ages // Historical Anthropology of the Middle Ages. Polity Press, 1992. P. 65–89.
895
Вуnиm С. Did the Xllth Century Discover the Individual?…
По теме возникновения индивидуума в XII — ХIII веках см. также:
Benton J. Self and Society in Medieval France: The Memoirs of Abbot Guibert of Nogent. N. Y., 1970; Idem. Individualism and Conformity in Medieval Western Europe // Individualism and Conformity in Classical Islam / Ed. A. Banani, S. Vryonis Jr. Wiesbaden, 1977. P. 148–158;
Benton J. Consciousness of Self and Perceptions of «Personality» // Culture, Power and Personality in Medieval France / Ed. Th. N. Bisson. L., 1991. P. 327–356, a также богатую идеями статью П. Брауна:
Brown P. Society and the Supematural: A Medieval Change // Daedalus. Vol. 104, 1975 и два литературоведческих исследования:
Dronke P. Poetic Individuality in the Middle Ages. Oxford, 1970;
Hanning R. W. The Individual in Twelfth Century Romance. New Haven, 1977.
896
Le Goff J. Le vocabulaire des categories sociales chez saint Francois d’Assise et ses biographes au ХШе siecle // Ordres et classes: Colloque d’histoire sociale (Saint-Cloud, 1967). P.; La Haye, 1973. P. 93–123.
897
Им посвящен анонимный трактат ХII века: Libellus de diversis ordinibus quae sunt in ecclesia («Книга о разных орденах, существующих в Церкви»).
Надо, наконец, задаться вопросом, насколько Людовик Святой осознавал свое «я». Здесь уместно вспомнить о различии, проводимом М. Моссом между «чувством “я”» и понятием индивидуума.
Если Людовик обладал «чувством “я”», значит ли это, что он мыслил как «индивидуум»? Ничего подобного.
Таким образом, не имея ясного представления об индивидууме, отправляться на поиски Людовика Святого как индивидуума, о чем у К. Байнум нет и речи, было бы просто химерой. Единственный Людовик Святой, до которого мы могли бы добраться, — это или образец святого короля для Церкви конца XIII века, или образец короля в представлении монахов нищенствующих орденов, в представлении монахов Сен-Дени, или благочестивого рыцаря.
Суждение Ж. К. Шмитта еще более многопланово. Обратившись к истокам того, что он называет историографическим «вымыслом» «открытия индивидуума», которое он приписывает немецкой школе, основанной в конце XIX века Я. Буркхардтом и О. фон Гирке, он опровергает существование в Средние века понятия индивидуума в современном понимании этого слова, впрочем, полном двусмысленностей, и не признает, что запоздалое появление понятия личности оказывается крайне противоречивым, ибо «сначала, вовсе не возвышая индивидуальное сознание, оно имеет тенденцию растворить субъект в божественности, образом которой является, и в человечестве, участь которого разделяет». Однако в духе святого Августина в XI веке средневековые клирики пережили непредвиденную перемену этого противоречия христианской личности. «Парадоксально, но отмена “я” предполагает углубление индивидуального сознания».
Мне кажется, это понятие объясняет внутреннее напряжение, которое У. Джордан открыл, как ему представлялось, в Людовике Святом, тогда как король, я думаю, не переболел им, а гармонично преодолел. Своей верой в Бога Людовик Святой превратил личные слабости в личную силу, и в его поведении нравственность и политика стали нерасторжимы. Его личность формировалась, сообразуя его как индивидуума с тем, что ему казалось божественной волей.
Наконец Ж. К. Шмитт полагает, что надо пускаться на поиски того, что соответствует некоему процессу, еще подспудному, генезиса индивидуума не только, как это делает К. Байнум, в перспективе истории спиритуалитета, но и конвергентными путями, начиная с XII–XIII веков, от расцвета автобиографии, от интериоризации нравственной жизни, от трансформации интеллектуальных методов, благодаря чему «авторитеты» уступили место «доводам» и мутациям эмоциональности и духовности, особенно ощутимым в сфере любви и смерти [898] .
898
Schmitt J.-CL. La «decouverte de l’individu»: Une fiction histoiriographique? // La Fabrique, la Figure et la Feinte: Fictions et statut des fictions en psychologie / Ed. P. Mengal, F. Parot. P., 1984. P. 213–236.
Ж. К. Шмитт ссылается, в частности, на Я. Буркхардта:
Burckhardt J. La Civilisation en Italie au temps de la Renaissance (1860). P., 1885;
Gierke O. V. Deutsches Genossenschaftrecht (1891);
Dumont L. Essais sur l’individualisme: Une perspective anthropologique sur l’ideologie moderne. P., 1983;
Radding Ch. M. A World Made by Men: Cognition and Society. 400—1200. Chapel Hill, 1985.
Теперь, когда я ознакомил читателей с тезисами этих историков, можно обратиться и к Людовику Святому как индивидууму, каким он мне представляется по источникам, созданным, чтобы погрузить его в модели и общие места. Его биографии выливаются в автобиографию короля, написанную им самим, его внутренняя жизнь — в личность, его речения — в индивидуума, выражающего свои личные суждения, его эмоции и поведение перед лицом смерти — в уникального христианского короля, который, как я полагаю, вырисовывается не в вымысле, не в иллюзии, а в исторической реальности.
Но если понятие индивидуума в ХIII веке действительно отличается от того же понятия после Французской революции, если в нем действительно утверждается, особенно с XII века, я, тождественное внутреннему человеку, которого оживляют поиск интенции грешника и практика индивидуальной исповеди, и если индивидуум действительно не существует вне общности, членом которой он является или, скорее, с которой он пребывает в постоянной диалектической связи между «я» и группой, то не менее верно и то, что «я» проявляется все сильнее и что индивидуумы в XIII веке представляли собой смесь я, внутреннего человека и индивидуума в более современном смысле этого слова.
Людовик Святой — это святой король, более «личностный», чем его предшественники [899] . В «Зерцале государей», посвященном Людовику, францисканец Жильбер из Турне включает в безличностный портрет идеального короля, подсказанный Второзаконием, личностную главу, историческую в смысле событийности, о пребывании Людовика в египетском плену. В литературном жанре примера, излюбленном жанре XIII века, анекдоте, проникнувшем в проповеди, которые так любил Людовик Святой, наблюдается тенденция к предпочтению современных фактов, порожденных «нашим временем» (nostris temporibus), «подлинных», а не сведенных к моделям или общим местам, о которых проповедник или его источник могли скорее сказать «я видел» (vidi), «я слышал» (audivi), чем «я читал» (legi) [900] . Именно так и делает, говоря о Людовике Святом, Жуанвиль. Он признает, что обязан другому, Роберту Клермонскому, например, рассказом о смерти его отца, при которой сам он не мог присутствовать, или тому, что нашел в одном сочинении на французском языке, о котором нам ничего не известно.
899
Р. Фольц дал прекрасный анализ различий между «Поучениями» Людовика Святого и руководством, написанным в XI веке венгерским святым королем Ииггваном для его сына: Folz R. Les Saints Rois du Moyen Age…
900
Bremont Cl. Le Goff J., Schmitt J.-Cl. L’Exemplum…