Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
— Теперь — вниз, — говорит этот человек.
Мия колеблется. Но он дергает за цепь, и тут хочешь не хочешь, а приходится переступать через порог. Оказывается, это не посудный шкаф: отсюда вниз уходят ступени.
Внизу — сплошь бетон, от которого отражается резковатое сухое эхо. Дальше — коридор с чередой шкафов, где стоят швабры и ведра. Только швабры давно покрылись серой порошей, полысели и ссохлись, а металлические ведра, тоже с налетом пыли, все во вмятинах. И запах здесь какой-то больничный — должно вроде бы пахнуть чистотой, а на самом деле —
В конце коридора — дверь. На двери железные засовы и тяжелый навесной замок. Петлю поводка человек вешает на большой крюк, вделанный в стену так высоко, что Мии приходится стоять на цыпочках, иначе можно задохнуться. Ее мучитель, повозясь, отмыкает замок и отодвигает взвизгнувшие от старости засовы. Дверь открывается в небольшую комнату, из таких, куда дети, гостя в подобном доме, лазили бы тайком от взрослых гурьбой и толклись бы у входа, с замиранием сердца понукая и подначивая друг друга — ну что, слабо первому войти?
По размеру эта комната не очень уступает Минной спальне в ее родном доме; но ее зрительно уменьшает, причем значительно, отсутствие окон. По углам здесь везде паучьи тенета, а в них сухие трупики разных букашек. Единственная лампочка светит хилым желтоватым светом, от которого комната кажется еще сумрачней.
— Заходи сюда, — указывает мучитель, снимая с крюка цепь.
Она боязливо говорит, что не может, отчего ошейник моментально затягивается, аж в глазах багровеет. Затем дядька аккуратно запихивает Мию внутрь. Там стоит койка с влажноватым серым одеялом и тщедушной подушкой — Мии на такой пришлось как-то раз спать во время каникул во французском кемпинге, только на этой подушке нет наволочки, и на ней, как на больной коже, расплываются грязно-желтые пятна.
— Садись, — поводит бровью изувер.
Мия присаживается на краешек ужасной кровати, от одного прикосновения к которой по коже ползут мурашки. Глянув непроизвольно в угол, Мия замечает там пыльную полочку, а на ней несколько книжек.
Это детские книжки: «Винни-Пух и все-все-все», «Таинственный сад», «Тигр, который пришел выпить чаю». Они старые, истрепанные, страницы местами отстали от переплетов. При виде этих книжек в сердце Мии грибом прорастает немой ужас. Глядя расширенными глазами на открытую пока дверь, она бочком пытается из нее выбраться, но от увесистой пощечины отлетает обратно.
Ее мучитель опускается на колени и приближает свое лицо к Мии, молча сидящей на койке, — так близко, что чувствуется его дыхание.
— Есть хочешь? — спрашивает он.
Мия вяло мотает головой.
— А пить?
Унылый кивок.
— Сейчас принесу воды. Сиди здесь, понятно?
Молчание в ответ.
— Послушай меня. Я знаю, что ты сейчас напугана. Для всех нас эта ночка выдалась беспокойной, так ведь?
Она не знает, что сказать, и еле выдавливает из себя два слова:
— Ну да.
— Вот и молодец, — одобряет он. — Я знаю, эта комната не самая красивая на свете, но ты скоро к ней привыкнешь.
Мия сглатывает слюну. В горле пересохло, першит.
— Это… как? — дрожащим
— Да вот так. Это теперь твой дом.
— Я не хочу, чтобы это был мой дом.
— Понимаю, ты сейчас не можешь чувствовать себя иначе, — говорит мучитель. — И еще, наверное, какое-то время будешь кукситься. Но это пройдет, и ты немножко пообвыкнешься. А когда тебе начнет здесь нравиться, выпущу наверх, даже телевизор дам посмотреть. Ты ведь любишь смотреть телевизор?
— Люблю, — лепечет Мия.
— Ну вот видишь, — одобрительно кивает мучитель.
Он смотрит на девочку, умильно наклонив голову набок: дескать, золотце мое ненаглядное, наконец-то ты дома. От его взгляда Мия со страху снова пускает струйку. На одеяле расплывается темное пятно. Ей становится еще страшнее.
— Ничего, не волнуйся, — успокаивает ее изверг. — Высохнет.
И закрывает дверь. Слышен скрежет задвигаемого засова.
Мия неподвижно сидит в тишине, схватившись за край койки. Сдвинуться с места мешает страх, да такой, что мысли и те немеют. Повернув наконец голову, она видит книжную полку, которая постепенно вырастает до гипертрофированных, неимоверных размеров — таких, что не умещаются в голове.
Может, через час, а может, через пять минут возвращается мучитель. Слышно, как открывается дверь под лестницей. Затем — шаги по бетонному полу. Вот визгливо скрежещет ржавый засов, затем шарниры, и в проеме открытой двери появляется он.
В руке у него ведро — синее, пластмассовое. Он протягивает ведро Мии, а сам с лукавым видом говорит:
— Это тебе, делать свои грязные делишки. Но если присмотреться, то там внутри подарок.
Мия круглыми от испуга глазами заглядывает в пластмассовое ведро. В нем сидит крохотный крольчонок и дрожит. Она тянется, чтобы вытащить оттуда зверька, но тот, извернувшись, цапает ее за палец. Мия тотчас отдергивает руку. Она с любопытством рассматривает живой дрожащий комочек, в ужасе прибившийся к круглой стенке своего синего узилища.
— Оставь его, пусть немного освоится, — добродушно советует изувер. — А чуть попозже положи ведро набок. Он обнюхается, познакомится с новым местом. И как только он это сделает, вы сразу же станете лучшими друзьями. Ну что, нравится?
Мия кивает, потому что не кивнуть она боится.
— Да улыбнись ты, — грозно подбадривает ее мучитель, — тебе же подарок принесли.
Мия улыбается одними губами.
— Ну вот и славно, — кивает мучитель. — Как ты его назовешь?
— Не знаю.
— Как же так, — озабоченно хмурится мучитель, — он же не может без имени.
Имена не идут сейчас на ум Мии. Да и вообще никакие слова не идут. Но ведь надо же как-то умаслить мучителя. Она в отчаянии косится на книжную полку. «Питер Пэн», — мелькает название на одном из корешков.
— Питер, — говорит Мия.
— Питер? Прекрасно! — радуется дядька и говорит: — Ну что ж, вы с Питером за ночь, должно быть, умаялись. Наверное, не мешало бы часок-другой соснуть?