Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
Он за волосы оттаскивает ее на середину комнаты и прямо на глазах у Маркуса полосует ножом по горлу. Выплеск артериальной крови отрадно ласкает слух.
Девица забавно дергается, и Генри хохочет. Взгляды его и Маркуса встречаются, как у двух незнакомых мужчин на пляже, ревниво наблюдающих друг за другом при шествовании какой-нибудь красотки.
Маркус морской звездой распластан по полу. Он что-то бормочет, — кажется, о Боге. Генри смеется, ему все это нравится. Он надевает на руку старый кастет и бьет Маркуса по лицу — бац, бац, бац! Нос взрывается
— Повалуфта, — разбитым вдребезги ртом выговаривает Маркус. — Повалуфта, повалуфта…
Генри весело.
— Чего «повалуфта»? — спрашивает он чуть ли не добродушно. И тут вспоминает, зачем пришел.
— Патрик! — окликает он.
Тот заходит в комнату, бездумно шлепая по лужам крови. Вид у него пристыженно-угрюмый, плечи поникли.
У Генри сейчас он вызывает тяжелое, беспросветное отвращение. Заехать бы кастетом по этой тупой поганой физиономии, и дело с концом. Пускай здесь валяется, с вогнутой внутрь мордой, и чтобы пластилиновые мозги вокруг венчиком…
— Где девчонка?
— Кто, Мия?
— Да, — отвечает Генри с преувеличенным терпением, — Мия.
— Я думал, она с тобой.
— И что, ты видишь ее где-нибудь здесь?
Патрик отвечает угрюмым молчанием.
— Марш искать, — рычит Генри.
— А как же мать с сыном?
Генри стряхивает с плеч рюкзак, расстегивает его, вынимает новый резак.
— Ничего, их я рассортирую.
Патрик пускается на розыски Мии, по пути переступая через девчонку-иностранку; нога у нее все еще комично подергивается, как будто она прикидывается спящей, а на самом деле ее тянет пуститься в пляс под любимую песню, услышанную по радио.
Неведомо отчего вид этой дергающейся ноги с бурым мазком крови на подошве вызывает у Патрика грусть. Он уныло направляется на кухню. Это большой дом, и кухня здесь просторная, но он знает здесь все наизусть. Бывал уже тут, и не раз.
Недавно готовили омлет: вон там чашка с остатками яйца и из нее все еще торчит вилка. Вот черная сковорода — добротная, для хорошего повара — стынет, поблескивая жиром, в объемистой раковине.
Настроение у Патрика чуть повышается, когда он чувствует идущий от плиты жар. Но здесь никого нет.
Он смотрит вниз. На полу — желтоватая лужица. Шкафчик под раковиной приоткрыт. Патрик опускается на колени, открывает дверцы полностью. Внизу чистящие средства, губки, рулон мусорных мешков. Но Мии здесь нет.
Он открывает соседний шкафчик и тот, что рядом с ним. Открывает кладовку. Нет Мии.
Он влезает на табуретку, заглядывает в высокие кухонные шкафы. Тут детям как раз удобно прятаться. Он, Патрик, тоже залез бы сюда, будь он Минного возраста (только тебе, Патрик, так и не удалось спрятаться в свое время, правда же?).
Мии нет нигде в кухне.
Он шлепает по коридору, заглядывает в стенной шкаф под лестницей.
Пылесос, старая швабра с отжимом, набор всякой уборочной всячины. Патрик миниатюрным фонариком высвечивает затянутый паутиной угол.
Мии
Стоя под лестницей, он направляет луч фонарика вверх, в потемки. Будь он сам Мией, стал бы он прятаться там, наверху? В полной темноте и когда внизу страшный Генри? Вряд ли.
Патрик направляется в сад.
Забираться наверх Мия побоялась. Наверху темно, и там она будет как в мышеловке. Поэтому она выскользнула наружу, в сад.
Сад у Далтонов достаточно велик, с трех сторон его окружают высокие стены. Ей не взобраться на них. А сзади к дому примыкает старая пристройка. Когда-то давно здесь было что-то вроде уличной уборной. В ней страшновато и, наверное, пауки водятся. А по углам — старые битые кирпичи.
Мия босая. Широко расставляя ноги, она подбирается к углу пристройки и на ощупь цепляется кончиками пальцев за осыпающиеся щели между кирпичами. Пробует щели на глубину, после чего приподнимается, пытаясь влезть. Пальцы дрожат от напряжения.
Ноги скользят; она оступается и срывает ноготь. Но папа не зря звал ее обезьянкой за цепкость и умение лазать. Она одолевает с полстены, когда на кухню заходит человек. Мия замирает, припав к стене чуткой ящеркой. Единственное, что в ней двигается, это сердце — предательски, кулачком гулко выстукивает в тоненькой грудной клетке: бум-бум! бум-бум!
Она смотрит в окно снаружи на человека, лицо которого до странности нежное и встревоженное, как у какого-нибудь юноши-солдата. Вот он открывает шкаф и заглядывает внутрь. Все содержимое он выметает наружу, на пол. Мия знает, что человек ищет ее. Она не может отвести взгляд от этого зрелища, как не может иногда оторваться от фильма ужасов — потому что ей кажется, если перестанешь смотреть, то будет еще хуже.
Человек всматривается сквозь стекло; Мия видит, как он обводит сад взглядом. Глазами незряче скользит и по ней. Озаренная светом кухня похожа сейчас на аквариум с подсветкой. До Мии доходит, что человек, возможно, таращится на свое отражение.
Но воспринять это ей сложно. Поэтому, когда он поворачивается и выскакивает из кухни, Мия спохватывается, что это, возможно, ловушка. И замирает, льнет к стене, боясь пошевелиться.
Его нет довольно долго. Мия снова начинает взбираться, обдирая кожу на ладонях и ступнях. Один раз нога соскальзывает, и теперь уже она ссажена на голени до самого колена. Но Мия не сдается: тужится, подтягивается и наконец влезает на крышу старой пристройки.
А молодой человек тем временем возвращается на кухню. Чтобы открыть дверь и выйти в сад.
Мия мерзнет на крыше пристройки, по-кошачьи свернувшись в комочек на корточках. Сейчас она находится выше этого человека. Если он не приподнимет голову, то, может быть, и не заметит ее.
А тот осторожно шарит по саду, протыкая углы острым лучом фонарика. Когда он поворачивается в сторону Мии, она видит его лицо, страдальчески сморщенное, будто он плачет. Сбоку оно в чем-то черном, смутно напоминающем очертания человеческой ладони. На самом деле пятно у него там не черное, а красное…