М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Сборник

в необыкновенно приятном настроении духа. Белинский,

как я замечал уже, не мог скрывать своих ощущений

и впечатлений и никогда не драпировался. В этом отно­

шении он был совершенный контраст Лермонтову.

— Знаете ли, откуда я? — спросил Белинский.

— Откуда?

— Я был в ордонанс-гаузе у Лермонтова, и попал

очень удачно. У него никого не было. Ну, батюшка,

в первый раз я видел этого человека настоящим челове­

ком!!! Вы знаете

мою светскость и ловкость: я взошел

к нему и сконфузился по обыкновению. Думаю себе: ну,

зачем меня принесла к нему нелегкая? Мы едва зна­

комы, общих интересов у нас никаких, я буду его жени-

ровать *, он меня... Что еще связывает нас немного —

так это любовь к искусству, но он не поддается на

серьезные разговоры... Я, признаюсь, досадовал на себя

и решился пробыть у него не больше четверти часа.

Первые минуты мне было неловко, но потом у нас завя­

зался как-то разговор об английской литературе и Валь­

тер Скотте... «Я не люблю Вальтер С к о т т а , — сказал мне

Лермонтов 9, — в нем мало поэзии. Он сух». И начал

развивать эту мысль, постепенно одушевляясь. Я смо­

трел на него — и не верил ни глазам, ни ушам своим.

Лицо его приняло натуральное выражение, он был в эту

минуту самим собою... В словах его было столько исти­

ны, глубины и простоты! Я в первый раз видел настоя­

щего Лермонтова, каким я всегда желал его видеть. Он

перешел от Вальтер Скотта к Куперу и говорил о Купере

с жаром, доказывал, что в нем несравненно более

поэзии, чем в Вальтер Скотте, и доказывал это с тон­

костью, с умом и — что удивило меня — даже с увлече-

* стеснять (от фр.g^ener).

309

нием. Боже мой! Сколько эстетического чутья в этом че­

ловеке! Какая нежная и тонкая поэтическая душа в нем!..

Недаром же меня так тянуло к нему. Мне наконец

удалось-таки его видеть в настоящем свете. А ведь чу­

дак! Он, я думаю, раскаивается, что допустил себя хотя

на минуту быть самим с о б о ю , — я уверен в этом...

В материалах для биографии, во второй части сочи­

нений Лермонтова, г. Дудышкин говорит:

«В 1840 году, когда Лермонтов сидел уже под аре­

стом за дуэль, он познакомился с Белинским. Белинский

навестил его, и с тех пор дружеские отношения их не

прерывались».

Это несправедливо. Белинский после возвращения

Лермонтова с Кавказа, зимою 1841 года, несколько раз

виделся с ним у г. Краевского и у Одоевского, но между

ними

не только не было никаких дружеских отношений,

а и серьезный разговор уже не возобновлялся более...

Странные и забавные отзывы слышатся до сих пор

о Лермонтове. «Что касается его т а л а н т а , — рассуждают

т а к , — об этом и говорить нечего, но он был пустой че­

ловек и притом недоброго сердца».

И вслед за тем приводятся обыкновенно доказатель­

ства этого — различные анекдоты о нем во время

пребывания его в юнкерской школе и гусарском полку.

Как же соединить эти два понятия о Лермонтове-

человеке и о Лермонтове-писателе?

Как писатель он поражает прежде всего умом сме­

лым, тонким и пытливым: его миросозерцание уже

гораздо шире и глубже Пушкина — в этом почти все со­

гласны. Он дал нам такие произведения, которые обна­

руживали в нем громадные задатки для будущего. Он

не мог обмануть надежд, возбужденных им, и если бы

не смерть, так рано прекратившая его деятельность, он,

может быть, занял бы первое место в истории русской

литературы... Отчего же большинству своих знакомых

он казался пустым и чуть не дюжинным человеком,

да еще с злым сердцем? С первого раза это кажется

странным.

Но это большинство его знакомых состояло или из

людей светских, смотрящих на все с легкомысленной,

узкой и поверхностной точки зрения, или из тех мелко­

плавающих мудрецов-моралистов, которые схватывают

только одни внешние явления и по этим внешним явле­

ниям и поступкам произносят о человеке решительные

и окончательные приговоры.

310

Лермонтов был неизмеримо выше среды, окружав­

шей его, и не мог серьезно относиться к такого рода

людям. Ему, кажется, были особенно досадны послед­

ние — эти тупые мудрецы, важничающие своею дель-

ностию и рассудочностию и не видящие далее своего

носа. Есть какое-то наслаждение (это очень понятно)

казаться самым пустым человеком, даже мальчишкой

и школьником перед такими господами. И для Лермон­

това это было, кажется, действительным наслаждением.

Он не отыскивал людей равных себе по уму и по мысли

вне своего круга. Натура его была слишком горда для

этого, он был весь глубоко сосредоточен в самом себе

и не нуждался в посторонней опоре.

Конечно, отчасти предрассудки среды, в которой

Лермонтов взрос и воспитывался, отчасти увлечения

молодости и истекавшее отсюда его желание эффектно