М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Сборник

рогу М. Ю. Лермонтову», написанном в 1841 году, по

случаю последнего отъезда его из Петербурга и напеча­

танном в «Русской беседе» Смирдина, т. II. После

исчисления лишений и опасностей, которым подверга­

ется отъезжающий на Кавказ поэт, в стихотворении

этом сказано: Но есть заступница родная,

С заслугою преклонных лет:

Она ему конец всех бед

У неба вымолит, рыдая.

190

К

несчастию, предсказание не сбылось. Когда эти

стихи были напечатаны, Лермонтова уже полгода не

было на свете 3.

* * *

Я узнал Лермонтова в 1830 или 1831 году, когда он

был еще отроком, а я ребенком. Он привезен был тогда

из Москвы в Петербург, кажется, чтобы поступить

в университет, но вместо того вступил в 1832 году

в юнкерскую школу лейб-гусарским юнкером, а в офи­

церы произведен в тот же полк в начале 1835 года 4.

Мы находились в дальнем свойстве по Арсеньевым,

к роду которых принадлежали мать Лермонтова и моя

прабабушка. Старинные дружеские отношения в тече­

ние нескольких поколений тесно соединяли всех членов

многочисленного рода, несмотря на то что кровная

связь их с каждым поколением ослабевала. В Петер­

бурге жил тогда Никита Васильевич Арсеньев (род.

1775 г., ум. 1847), родной брат деда Лермонтова

и двоюродный брат моей бабушки; Лермонтов был

поручен его попечениям. У Никиты Васильевича, боль­

шого хлебосола и весельчака, всеми любимого, собира­

лись еженедельно по воскресеньям на обед и на вечер

многочисленные родные, и там часто видал я Лермон­

това, сперва в полуфраке, а потом юнкером. В 1836

году на святой неделе я был отпущен в Петербург из

Царскосельского лицея, и, разумеется, на второй или

третий день праздника я обедал у дедушки Никиты

Васильевича (так его все родные называли). Тут обедал

и Лермонтов, уже гусарский офицер, с которым я часто

видался и в Царском Селе, где стоял его полк. Когда

Лермонтов приезжал в Петербург, то занимал в то

время комнаты в нижнем этаже обширного дома, при­

надлежавшего Никите Васильевичу (в Коломне, за

Никольским мостом). После обеда Лермонтов позвал

меня к себе вниз, угостил запрещенным тогда пло­

дом — трубкой, сел за фортепьяно и пел презабавные

русские и французские куплеты (он был живописец

и немного музыкант). Как-то я подошел к окну и увидел

на нем тетрадь in folio * и очень толстую; на заглавном

листе крупными буквами было написано: «Маскарад,

драма» 5.

Я взял ее и спросил Лермонтова: его ли это

сочинение? Он обернулся и сказал: «Оставь, оставь,

* Формат в половину бумажного листа ( лат.) .

191

это секрет». Но потом подошел, взял рукопись и сказал,

улыбаясь: «Впрочем, я тебе прочту что-нибудь; это

сочинение одного молодого ч е л о в е к а » , — и действи­

тельно, прочел мне несколько стихов, но каких, этого

за давностью лет вспомнить не могу.

Здесь не место входить в описание дальнейших

сношений моих с Лермонтовым. Я хотел только опреде­

лить время сочинения единственной вполне сохранив­

шейся драмы его. Из сказанного выше видно, что она

написана была в первый период его авторства, когда

один только «Хаджи Абрек» его был напечатан. Может

быть, он и исправлял потом «Маскарад», который

я видел тщательно переписанным в апреле 1836 года,

но едва ли сделал в нем существенные перемены 6, тем

более что в позднейшее время он, кажется, вовсе не

принимался за драматический род.

* * *

Когда Пушкин был убит, я лежал в постели, тяжко

больной и едва-едва спасенный недавно от смерти

заботами Арендта и попечительным уходом за мною

доброй матушки. Мне не смели объявить сейчас же

и прямо о смерти Пушкина. Я узнал о ней после разных

приготовлений к такому объявлению. Тогда же получил

я рукописные стихи на эту кончину Губера 1 и Лермон­

това. Известно, что пьеса последнего произвела вскоре

громкий скандал и автору готовилась печальная

участь. Бабушка Лермонтова Елизавета Алексеевна

была в отчаянии и с горя говорила, упрекая себя:

«И зачем это я на беду свою еще брала Мерзлякова,

чтоб учить Мишу литературе; вот до чего он довел его».

После дуэли Лермонтова с Барантом нужно было

ожидать большой беды для первого, так как он уже во

второй раз попадался. Можно вообразить себе горе

«бабушки». Понятно также, что родные и друзья стара­

лись утешать ее, сколько было возможно. Между

прочим, ее уверяли, будто участь внука будет смягчена,

потому что «свыше» выражено удовольствие за то, что

Лермонтов при объяснении с Барантом вступился вообще

за честь русских офицеров перед французом. Старушка

высказала как-то эту надежду при племяннике своем,

покойном Екиме Екимовиче Хастатове, служившем

192

адъютантом при гвардейском дивизионном начальнике