Маэстро
Шрифт:
Пригрезившийся разговор с Маргаритой, выбор Солерой для либретто именно истории Вавилонского царя и бесконечно звучащие в голове струнные и духовые призывы к борьбе соединились для Джузеппе, как части пазла, в единую картину. Он видел в этой картине бесспорное доказательство того, что высшие силы избрали его для миссии, куда более важной, чем развлечение публики незатейливыми историями под искусный аккомпанемент. Он должен был пробудить родной народ. Он должен был создать оперу, великую оперу, которая станет гимном и маршем освободительного движения Италии.
Искренняя вера
– Абигайль? – Мерелли подошел к последнему имени в списке ролей.
– Джузеппина Стреппони, – Джузеппе попытался сказать это как можно более непринужденно. Как ему показалось, это не очень получилось.
Мысли о Джузеппине не покидали его с той поры, как к нему впервые пришли идеи о партии Абигайль. Он настойчиво слышал именно ее голос. Верди играл с ее бархатным сопрано, как художник с красками, и тот благодарно исполнял все его капризы. В образе Вавилонской царицы являлась она незваной, словно призрак, в его сознание и наполняла небывалым творческим подъемом. Со дня смерти Маргариты прошло почти полтора года, овдовевший маэстро был еще очень молод, и его сердце нуждалось в любви. К моменту, когда опера была закончена, Джузеппе уже полностью поглотили романтические мысли о прекрасной диве.
Мерелли поднял глаза от списка и кажется хотел что-то сказать, на мгновение задумался и передумал давать комментарий.
– Набукко… Не Навуходоносор? – отходя от темы выбора артистов, спросил он.
– Я хочу быть уверен, что людям не придется тренироваться, прежде чем произнести название моего произведения, – ответил Джузеппе и грустно улыбнулся воспоминанию об одном из самых прекрасных вечеров в своей жизни.
Мерелли усмехнулся. Отложил трубку. Выдержал паузу.
– На сегодняшний день я не в состоянии предоставить хоть сколько-нибудь значимый бюджет… – начал было он, но Верди его перебил.
– Я понимаю, что мое имя на афише – серьезный риск. Я глубоко ценю, что вы готовы дать мне шанс, и воспользуюсь им на любых условиях.
– Поговорите с артистами, – улыбнулся Мерелли, – Если состав премьеры будет подтвержден к концу месяца, я, возможно, смогу объявить «Набукко» в грядущем сезоне.
Большего Джузеппе и не надеялся получить. Прямиком из театра, щурясь уже не греющим лучам октябрьского солнца, он направился к дому синьорины Стреппони. На этот раз с необъявленным визитом. Удача сегодня крепко держала маэстро за руку, и этим нельзя было не воспользоваться. Если Джузеппина окажется дома, если она даст согласие петь партию Абигайль, если посмотрит на него вновь как тогда, у дверей служебного выхода из театра, то все получится. Все обязательно получится!
Удача не подвела. Верди стоял в гостиной синьорины Стреппони, крепко
– Синьорина Стреппони, мое почтение. Я безмерно благодарен за то, что вы смогли уделить мне время, – дословно повторил Джузеппе слова, что он когда-то произнес, войдя в эту гостиную в день знакомства. Джузеппина подыграла ему:
– Маэстро Верди. Говорят, ваша новая опера заслуживает внимания.
Она тоже прекрасно помнила день, когда неловкий угловатый юноша в потертом камзоле зашел в ее дом и, прикоснувшись к клавишам рояля, обернулся чародеем. Улыбка тронула лица обоих, повисла пауза. Джузеппина и Верди видели друг друга впервые после прогулки прошлым летом в парке. У обоих внутри бушевал ураган. Оба старательно пытались скрыть это за миной дружеской радости от встречи.
У Джузеппины получалось лучше. Броню из пары сотен искусно сотканных масок на все случаи жизни она носила каждый день уже почти десять лет и пользовалась ими виртуозно. Случай, правда, на этот раз был исключительный. Скрывать нужно было не скуку под личиной благосклонности, не боль или страх за мнимой уверенностью в себе и не усталость или раздражение за вежливостью и тактом.
Внутри горело и жаром пробивалось наружу доселе неведомое, не поддающееся никакому контролю чувство, сила которого приводила ее в ужас. Глядя в глаза Джузеппе, она видела отражение этого огня, не оставлявшее сомнений в том, что у него внутри происходит то же самое. То, что было лишь теплым волнующим бризом всего каких-то полтора года назад, теперь бушевало сбивающим с ног ураганом. А это не сулило ничего, кроме беды.
– Партию Абигайль я написал, слыша по ночам твой голос, – неожиданно позволил он себе бестактное «ты».
Джузеппе не ждал, что она скажет. Ответ он искал в ее глазах. Джузеппина вздохнула и, не найдя ничего лучше, проигнорировала и фамильярность, и сам комментарий.
– Прошу вас, маэстро, – она жестом пригласила его за рояль.
Верди слегка улыбнулся, кивнул и направился к инструменту. Он сел на резной табурет, поставил ноты на пюпитр, открыл первую страницу, зачем-то погладил черную лакированную крышку рояля и закрыл глаза, положив пальцы на клавиши.
«Бьюсь об заклад, ноты и в этот раз вам не понадобятся» – подумала Джузеппина.
Руки Джузеппе взметнулись и комнату пронзил острый, кричащий диссонирующий аккорд. Джузеппина вздрогнула и застыла в изумлении. Лишь отзвучав полностью первый аккорд уступил место второму, второй третьему, третий четвертому. Резавшие пространство звуки были скорее сигналом бедствия, чем вступлением к оперной увертюре. Пальцы маэстро заметались по клавишам и, как далекие отзвуки, в гостиной зазвучали маршевые переборы, тревожные и прекрасные одновременно. Звук становился глубже, насыщенней, громче… Мелодия была достойна могучего войска богов Олимпа. Волна доминантных трезвучий накрыла Джузеппину с головой и неожиданно покорно откатилась, лаская пеной тихой романтической вставки .