Магазин потерянной любви
Шрифт:
Тем временем Мануилова и Захаров поёживались у входа, любуясь весенним солнцем и прислушиваясь к капели. Наслушавшись, они поднялись на второй этаж и присели у окна.
За окном снова сгустились тучи. От солнца не осталось и следа. В сущности, март в России — ещё зима. Впрочем, как и апрель. Но и на этом зима не закончится. Тут что «Снежком» — всесезонный горнолыжный спуск. Митя читал об этом спуске в Интернете. Комплекс расположился у Красногорска, неподалёку от Москвы, и Митя хорошо знал о нём. Знал из курса истории, «Философии свободы» Николая Бердяева, да и по себе знал: все мы тут как снежный ком. Русский человек всю жизнь то и дело спускался на своих санках не бог весть куда, а
— Расскажите о себе, — попросил Митя.
Он взял себе половинку воздушного торта и апельсиновый сок, а Мануилова — пирожное с вишнёвой глазурью, ром-колу со льдом и чашку капучино. Она сняла куртку и сложила её на свободный стул у лестницы. Перила поблёскивали свежим лаком, зато ещё со времён «О. Г. И.» здесь остались белоснежные стены, огромный кондиционер под потолком и стеллажи с книгами вдоль стен. Книжки были всё те же и в основном стояли в том же порядке. Стоят, как и стояли, подумал Митя и с ходу узнал там «Мысли» Паскаля, библиотеку античных философов, «Дневник обольстителя» Кьеркегора, Платона в мягком переплёте и «Занавес» Милана Кундеры. Ровно над Кундерой, как и прежде, расположились Курт Воннегут издательства «АСТ» и с десяток томов Ромена Гари.
— Да что рассказывать, — Катя отпила ром-колы и достала сигареты. «Kiss super slims fresh apple, — прочёл Митя. — Курение убивает». Так всё убивает, разве нет? Убийство в его представлении как раз и было естественным и самым отлаженным механизмом во вселенной.
В 2002-м Катя приехала из Ашхабада (Туркмения) в Москву, поступила в Институт дизайна, устроилась в «Прекрасный мир компьютеров» и проработала там, пока не получила диплом и её не уволили. Сотрудников с высшим образованием здесь не держали, их считали за геморрой и при первой возможности избавлялись от них.
Хью догадалась, что она лесбиянка, ещё в школе. Теперь же, переспав с парой складских рабочих, Хьюлет убедилась окончательно: нет, это и в самом деле не для неё. То, что для неё, она искала в Интернете. На множестве интернет-сайтов девочки примерно её возраста и положения предлагали не только секс, но и любовь.
— Так что если поискать — найдёшь, — рассмеялась Хьюлет.
— Нашли? — улыбнулся Митя.
— Нашла.
— А что у нас там с Лизой? — спросил он после недолгих раздумий. В целом у Кати Мануиловой была заурядная судьба, не слишком-то отличавшаяся от жизни её соотечественников. Так же, как и они, Хьюлет перебивалась в окрестностях всесезонного горнолыжного комплекса, круглый год скатывалась с горы, а затем поднималась на неё снова. Папа? Нет, с папой они давно расстались, и Хьюлет едва знала его. Её детство пришлось на постсоветскую неразбериху, после уроков она рисовала в школе изобразительных искусств, а вечерами слушала Blur и мамины нотации. «Сказки дядюшки Римуса, одним словом», — заключила Хью.
Захаров же хотел другого. Он не отрицал чудесного облика Хью, но ему требовались СВЯЗИ. В сущности, он строил математический граф и хотел разобраться, как он функционирует. От этого зависел успех дела, а Лиза упоминалась у Джони едва ли не чаще Вики Россохиной.
— Джони взял этот образ от Лизы Берковиц, — ответила Хью, взглянув на Митю, но вдруг как-то вся осунулась, опустила лицо и уткнулась в свой капучино. — У нас с нею была самая прекрасная связь, — добавила она.
Хьюлет считала эту связь не только прекрасной, но и в значительной мере определившей её будущее.
Джони
Лиза спросила, что он тут пишет. То то, то сё, — ответил Джони и всё смотрел, какое умное у неё лицо. Они выпили по коктейлю да так и просидели до закрытия, раздвинув синие жалюзи и глядя в окно на Изумрудную улицу. Лиза говорила с довольно сильным акцентом, но в отличие от большинства молодых придурков — по существу. В Россию она приехала из любопытства, она археолог. Для американцев любая страна — раскопки.
Несомненно, между ними возникло взаимопонимание, а спустя день, переходя улицу у аптеки «Ригла», Джони наткнулся на неё вновь и теперь уже знал, что не случайно. Прислонясь к столбу, Лиза пинала пустую банку и та постепенно наполнялась из лужи. Моросил дождь. «Как твоя фамилия?» — едва слышно спросил он Лизу, чуть прикоснувшись к ней и поглядев в сторону троллейбусной остановки. Как и в случае с Викой, там стоял троллейбус, который никуда не ехал.
— Берковиц, — ответила Лиза, оставив банку.
Теперь он и сам вспомнил. Её дедушка был серийным убийцей в Нью-Йорке. Он работал, не покладая рук, и к моменту заключения добился славы.
— Почему ты спросил?
— Не знаю.
Он и вправду не знал. Словно её дедушка, он убивал одно за другим представления о жизни и теперь искал, кого бы ещё убить. В сущности, он листал альбом современного искусства, не находя подходящей страницы, чтобы остановиться. Новых представлений там не осталось, а из окон лектория в Политехническом проезде на него поглядывал призрак Реввоенсовета. Не то чтобы этот призрак был смертельно опасен, но, как и в пору Советской власти, лучше бы с ним не встречаться. Призрак по-прежнему воевал со всем миром и думал, что побеждал.
Лиза вновь пнула банку. Та стукнулась о водосточную трубу и замерла. Как заведённый, над ними переключался светофор. Интервал, отведённый для пешехода, был примерно втрое короче интервала для машин, и Джони вдруг припомнил «The Communist Light Show» Scapegoat (Let Our Violins Be Heard, 2005).
Мысленно он то и дело возвращался к Vi. Вика Россохина не давала покоя. Её страница в альбоме современного искусства оставалась чистой. Представление о жизни в Викином понимании зависело прежде всего от характера выставки и бюджета. Именно поэтому никто и не собирался включать её работы в реестр. Другими словами, Дэвид Берковиц (читай Джони) гонялся за нею по всему Нью-Йорку, и напрасно: всякий раз Вика убегала от него.
Лиза не знала своего дедушку, но много о нём читала. Хьюлет всё спрашивала, что ещё за Берковиц, а примерно через месяц он познакомил их.
Тут-то и началась самая прекрасная связь.
Джонин вирус будто передался им обеим, и они были на верху блаженства. Хьюлет наконец-то влюбилась, а Лиза не верила своему счастью. Она сдала билеты до Нью-Йорка, забросила курсы археологии и то и дело продлевала визу. Насчёт археологии — обнаружив Хью в этой заснеженной пустыне, Лиза считала своё открытие в сто раз лучше любых раскопок. Её профессиональное увлечение, таким образом, дало Берковиц необыкновенный результат и в личном плане. «Everything in the garden is rosy (всё как нельзя лучше, сад полон роз)», — говорила она.