Магазин работает до наступления тьмы 2
Шрифт:
Матильда, секунду поразмыслив, молча толкнула вперед оторопевшего Славика.
— Не годится, — поморщился господин, и Славик с облегчением попятился, косясь на дверь, до которой, увы, было слишком далеко. — Таких у нас много.
Матильда пошарила по карманам и последовательно выложила на стол потертый цилиндр с фотопленкой, большую красную пуговицу, пластмассовый номерок из гардероба с цифрой «10» и единый билет на февраль 1980 года. Бородач коснулся каждого предмета, но больше всего его заинтересовал единый. Он посмотрел его на свет, понюхал и даже осторожно прикусил, будто золотую монету.
—
— Вещи не в себе, — констатировал держатель кассы. — А-а! Так вот чем занимался твой Хозяин.
— Можете забрать всё.
Сонный господин задумался, качая головой.
— Мало. Это слабые вещи, раз ты можешь просто так носить их в кармане.
— У меня больше нет, — нахмурилась Матильда. — Говорю же, мы из другого слоя. Мы заблудились. Кадавр поврежден. Нам нужно убежище. Гахэ всегда помогают гахэ!
Бородач тоже нахмурился и огорченно поцокал языком, а потом лицо его просветлилось.
— А-а! Оставь в залог склянку. Верну, когда принесешь еще две вещи. Или одну, но сильную.
— Послушайте…
— Нет платы — нет сделки.
Матильда сжала кулаки, развернулась, как будто собираясь уходить, даже потянула Славика за рукав, а потом выдохнула, шагнула обратно к столику и со стуком поставила на него склянку.
Сон с бородатого господина как рукой сняло. Он засуетился, потирая руки и почему-то облизываясь:
— Вот и славно, вот и чудненько! Сейчас всё выдадут в лучшем виде. Гахэ всегда помогают гахэ!
— Еще одна сильная вещь — и вы вернете склянку! — прошипела Матильда.
— Разве своих можно обманывать? — Бородач даже немного обиделся. — Сделка есть сделка.
Матильда усадила Славика обратно за их стол, залпом выпила оставшуюся в стакане водку и ушла куда-то с администратором в леопардовой водолазке. Вернулась она с небольшой спортивной сумкой, щелчком подозвала Славика и, не расплатившись, направилась к двери.
По коридору они шли в тягостном молчании. Славик был окончательно сбит с толку, но боялся рассердить Матильду лишними вопросами — она, похоже, и так была достаточно зла.
— А что было в склянке? — не удержавшись, все-таки спросил он, когда они вышли на улицу.
— Мое сердце, — буркнула Матильда, и Славик вежливо улыбнулся, решив, что это какой-то профессиональный юмор.
***
Так они и оказались в огромной многокомнатной квартире, где плавились розетки и взрывались лампочки, а на кухне с хрустом глодала сырую кость девочка в красном платьице. Эта квартира была обещанным убежищем, и, помимо Славика и Матильды, здесь обитало множество других жильцов, с которыми Славик по возможности старался не пересекаться. Он вообще побаивался выходить из отведенной им двоим комнаты, только до туалета и сразу обратно. И вот угораздило же его выползти в коридор из-за приснившейся эсэмэски — словно кто-то пытался его выманить. Может, как раз они и пытались, эти живые манекены, неведомо как пробравшиеся в комнату в его отсутствие. Манекены были будто с вещевого рынка — сутулые, кое-как свинченные, обряженные в тренировочные костюмы…
Тут окончательно проснувшийся Славик пригляделся и понял, что это чужая комната: кровать всего одна, штор
— Что ты колобродишь по ночам? — раздался у него за спиной свирепый шепот Матильды. — Орешь, соседей пугаешь.
— Я, кажется, дверь перепутал.
Потревоженные фигуры дружно опустили головы, расслабились, кто-то захрапел.
— Извините… — прошептал Славик, и Матильда за шкирку выволокла его обратно в коридор.
Эпизод 2. Сердце Матильды
— Рад видеть вас в добром здравии. Или вы успели изобрести для нашего с вами состояния какой-нибудь новый термин?
— Помнится, вы не собирались к этому состоянию привыкать.
— Сами изволите видеть, привык как миленький. Даже шов почти не доставляет хлопот, если не считать проклятой парестезии.
— Мне теперь вместо крыжовенного варенья снится пуля в моей голове. Будто я, подобно ницшевскому гению, выворачиваю глазные яблоки, физически обращая свой взор вовнутрь, и вижу, как она покоится в височной доле.
— Стало быть, ни одной монаде и подавно не скрыться от вашего взора.
— А вы научились видеть новые категории?
— Еще три. И все, знаете ли, похожи на Матильду. Проблески, свечение, болотные огоньки… Невольно закрадывается мысль, а не носил ли в себе монаду автор тех строк, помните?
…Но брезжил над нами Какой-то таинственный свет, Какое-то легкое пламя, Которому имени нет [1]1
Г. Адамович «Без отдыха дни и недели…». В оригинале — «божественный свет».
— Простите, но память вас подводит, там было не «таинственный», а «божественный». Так что это точно не про них.
— Что есть божество, как не колоссально могущественная монада, и не они ли нашептали нам этот образ?
— Похоже, вы действительно позволили им взять над собой верх.
— Лишь дал себе труд попытаться понять их. Они продолжают проникать повсюду, вам об этом давно и прекрасно известно. Раз уж мы не в состоянии им воспрепятствовать, быть может, пришла пора оставить стародавние порядки в прошлом и начать переговоры?
— Не вздумайте говорить об этом Начальству…
Дверь открылась, и в комнату, перешептываясь и что-то на ходу дожевывая, вошли четверо, с лицами солидными, но словно полустертыми, без единой запоминающейся черты, как это часто бывает у высокопоставленных чиновников. У каждого на безымянном пальце поблескивало золотое кольцо-печатка. Темноволосый юноша в щегольском мундире, похожем на студенческий, кивнул собеседнику и поспешно вернулся на свое место по другую сторону стола.
— Продолжаем, — заглянув в бумаги, сказал один из вошедших, пожилой, одутловатый, с цепким взглядом близко посаженных глаз. — Назовите точную дату первого проникновения тяжелых духов в подведомственный вам магазин.