Магазин работает до наступления тьмы 2

Бобылёва Дарья

— Я не знаю, — пожал плечами Хозяин. — А если бы знал, все равно бы не запомнил. Господин Канегисер подтвердит вам, что память второжителя со временем уподобляется решету, и вдобавок разум сам постоянно выбрасывает различные подробности как незначительные.

***

Зато дату своего первого знакомства с Матильдой он помнил до сих пор. Произошло оно восьмого февраля и совпало с днем неудачного покушения в тихом предместье Берлина, в пансионе, где тогда жил Хозяин, на некоего Пашинцева. Этот Пашинцев имел среди обитателей пансиона, преимущественно эмигрантов из «бывших», кличку Дипломат, поскольку состоял на мелкой хозяйственной должности в советском посольстве. О биографии своей он по понятным причинам не распространялся, да и в

целом его общение с постояльцами сводилось к просьбам об огоньке в курительной комнате. В пансион его приваживали две барышни определенного поведения. Одна была красавицей с талией «в рюмочку», и звали ее Леночка — элегантные заграничные прозвища вроде Элен к ней совершенно не приставали. А другая, в возрасте, покладистая и носатая, никому не представлялась, но отчего-то именно на нее был особенно падок Пашинцев. Примерно раз в неделю Пашинцев через черный ход забегал к барышням в гости, приносил сладости, вино и фрукты, а потом все расходились, сытые и довольные. Он старался не попадаться никому на глаза, но обычно весь пансион был в курсе, когда и к кому приходил Дипломат.

И вот восьмого февраля случилось неслыханное: носатая барышня у себя в комнате достала из тумбочки парабеллум и выстрелила в совершенно голого Пашинцева. Пуля попала в ляжку, но истекающему кровью Пашинцеву удалось схватиться за пистолет и в ходе потасовки самому застрелить свою несостоявшуюся убийцу. Затем он выполз в коридор, где оповестил о происшествии сбежавшихся на шум постояльцев и лишился чувств.

Весь пансион, трепеща от ужаса и любопытства, предвкушал грандиозный скандал — все-таки сотрудник посольства, хоть должности Пашинцева никто толком и не помнил. Ожидая своей очереди побеседовать с явившимися полицейскими, взбудораженные жильцы договорились в ближайшее время устроить тематический вечер с горящим пуншем и шарадами, всецело посвященный торжеству жизни и memento mori.

Разнообразию, внесенному в унылую жизнь пансиона, не были рады только убитая барышня — по причинам естественного порядка — и обитавший в угловой комнате на первом этаже Хозяин. По тогдашним документам он числился потомком относительно известного, но обедневшего дворянского рода — сентиментальные немцы такое любили — и работал в эмигрантском общественно-литературном издании, которое, кажется, существовало исключительно на деньги Начальства, использовавшего его как ширму для своей агентурной сети. Он еще не привык откликаться на новое имя и опасался, что полицейские это заметят, или поймут, что его документы — искусная подделка, или увидят уродливый шрам, обвивающий его шею. Вечное кашне, вызывавшее веселое недоумение у барышень — и у Леночки, и у второй, покойной, — натирало кожу, и шрам то и дело расходился, невзирая на ежевечерние орошения красноватой микстурой без этикетки. Этой микстуры ему было выдано десять флаконов, и она, к слову, уже заканчивалась.

Разумеется, загадочное покушение на Пашинцева не могло не вызвать в памяти сходный эпизод из его недавней жизни. «Да, „недавняя жизнь“ — это, наверное, самая точная характеристика прежнего состояния по отношению к нынешнему», — размышлял он, пробираясь сквозь толпу любопытных постояльцев к дверям, за которыми лежала убитая барышня. Зевак вскоре оттеснили, но он успел убедиться, что из номера не тянет тем землисто-прелым запахом, с которым умирали бесомраки. И у Пашинцева было самое обычное человеческое лицо, круглое и глупое, — никто не пульсировал у него под кожей и не выглядывал из глаз.

Но теперь он уже знал, что, помимо бесомраков, есть и другие, те, кого он может замечать только изредка, боковым зрением, или вовсе не способен увидеть. Его наставник, обманчиво юный на вид господин Канегисер, определил его способности к духовидению как средние, но добавил, что всё достигается упражнением и, к примеру, он сам за последние несколько лет научился видеть, хоть и нечетко, еще восемь категорий.

Непрошеный гость мог обитать как в барышне, так и в самом

Пашинцеве — ведь у всякого покушения должна быть причина. Может, Начальство нарочно подселило свежеиспеченного второжителя именно в этот пансион, чтобы он самостоятельно вычислил чуждую тварь в человеческом скафандре, может, это было испытание, которое он не прошел, и теперь…

— Что теперь? — невесело улыбнулся своему темному отражению в зеркале Хозяин, заматывая кашне потуже. — Голову с плеч?..

Сразу после этого в дверь постучали и сообщили, что у пансиона его дожидается авто.

***

Устроившись на заднем сиденье глазастого «опеля» и заметив на пальце приехавшего за ним господина золотое кольцо-печатку, он удивился оказанной чести — обычно к нему приезжали носители серебра. И письмо, как было заведено, не прислали заранее, значит, точно что-то серьезное, кого же он не разглядел, барышню или все-таки Пашинцева?..

— Что? Не берите в голову, это что-то по политической линии. — Господин говорил с легким неопределенным акцентом. — Игры разведок нас не интересуют — и вас не должны.

Он выдохнул с облегчением. Господин поймал его взгляд в крохотном зеркальце заднего вида:

— Видите ли вы сны, господин второжитель?

— Не видел ни единого с тех самых пор, как… — Он коснулся кашне, уложенного на шее в несколько плотных витков. — Если верить вашим эскулапам, такое случается изредка, при должном везении, а мне и прежде везло как утопленнику.

— Но всё же вы так и не утонули. — Лицо посланника Начальства озарилось белозубой иностранной улыбкой. — И с чего бы вам не верить нашим врачам?

«Хотя бы с того, что врач обыкновенно пользует живых людей, а всем прочим занимаются в прозекторской», — мысленно парировал он, но, разумеется, промолчал.

***

Берлинская контора Начальства располагалась в очень скромном снаружи здании, между цветочным магазином и аптекой. Посланник с золотым кольцом франтоватой походкой прошел по длинному коридору, раскланялся со встречной барышней, которая несла куда-то чайный поднос, и остановился у ведущей вниз винтовой лестницы. Возле лестницы дежурил молодой охранник, он начал было, преградив им дорогу, говорить что-то по-немецки, но, увидев на протянутой к нему руке золото, умолк и отошел в сторону. Хозяин даже пожалел, что этот бестолковый на вид паренек не устроил в служебном рвении скандал и не отсрочил хотя бы на полчаса его сошествие в бездны под конторой. Прежде он никогда там не бывал, поскольку не обладал не то что золотой печаткой — ему пока вообще не полагалось кольца. В иерархии Начальства он являлся не более чем приготовишкой.

Бездны оказались бесконечной паутиной из точно таких же, как и наверху, коридоров с латунными настенными светильниками. Где-то торопливо стучали на пишущей машинке, а издалека слышался приглушенный вой — не то собачий, не то человеческий, — для успокоения нервов Хозяин решил, что собачий.

— Ваша своеобычная особенность может оказаться вашим счастливым билетом, — говорил идущий впереди господин. — Этого сноходца мы получили от польских коллег. Стоит установить с ним психическую связь, как он моментально цепляется и пробирается в сновидения. Двое коллег уже оказались в лечебнице для душевнобольных, а один, представьте, в тюрьме, он спросонья задушил свою почтенную супругу. Но мы не теряем надежды. Подобные монады могут быть крайне полезны, если поставить их на службу человечеству.

Они определенно приближались к источнику воя, и Хозяин больше не мог себя обманывать: вой был не собачий. За дверью, у которой они замедлили шаг, кто-то монотонно и безутешно плакал.

— Но я различаю всего три категории. И ни разу не преуспел в установлении психической связи, — заупрямился он. — В прошлый раз монада сбежала, и ее впоследствии несколько недель не удавалось выкурить из радиоприемника.

— Зато вы не видите снов. И, что не менее важно, у вас нет супруги, детей и домашних животных.