Магия и кровь

Самбери Лизель

А мне придется.

Сегодня я вышла из дома в первый раз после конкурса рецептов и разговора по душам с Люком. Прошла почти неделя с тех пор, когда я поняла, что моя первая любовь не он, а кто-то из родных. «Решить, кого из родных убить» и «Отнять у человека жизнь, не убивая его» — так себе сочетание. Я то стараюсь о нем не думать, то ломаю над ним голову до одержимости — примерно поровну.

Мама время от времени спрашивает у меня, как дела, но не упоминает ни Люка, ни задание. Она по-прежнему на взводе, но объяснять, в чем дело, отказывается.

После сцены в кухне складывается впечатление, что все просто боятся спрашивать, какие у меня планы.

Вместо этого взрослые теперь собираются на маленькие секретные совещания в бабушкиной комнате. Дар Кейс уже ослабел настолько, что она не может их подслушать, хотя она отмахивается и твердит, что ясно же, что они говорят обо мне, так зачем лезть — мне все равно придется выполнить задание.

Но и она ни разу не спросила меня, как я теперь понимаю свое задание. Я изо всех сил стараюсь не думать об этом при ней слишком громко, а она слишком занята своими делами, чтобы копаться у меня в голове.

С точки зрения остальных, с моим заданием все осталось по-прежнему.

С моей — изменилось абсолютно все.

Завтра я должна буду выполнить задание, а я к этому не ближе, чем неделю назад.

Мне надо понять, кто на самом деле моя первая любовь, если я не хочу провалить испытание. Это если предположить, что я способна сделать то, что от меня требуется.

Впереди нас идут папа с Прией, держа Иден за обе руки. Сегодня моя мачеха выглядит иначе. Вид у нее больше не усталый — наоборот, лицо ее сияет и прямо-таки полно решимости. Похоже, они с папой помирились. Всю неделю они обходили друг друга по большой дуге. Один раз я даже обнаружила, что папа спит на улице, на крыльце, а не в их спальне. Теперь они выглядят как обычная счастливая семья.

Алекс догоняет меня — на ней алое платье, расшитое блестками, а оставшиеся от украшения головных уборов перышки она искусно приклеила в уголках глаз, и они органично влились в ее макияж.

— Что ты загадаешь на Карибану в этом году?

— А ты? — парирую я.

Кейс замечает, поравнявшись с нами:

— Предки никогда не дают того, о чем просишь.

— Помогай мне предки! Кто звал сюда эту реалистку? — стонет Алекс.

Кейша подходит к сестре и берет ее под руку:

— А вы разве не знали? В парах близнецов один всегда зануда.

Кейс высвобождается и скрещивает руки на груди:

— Реалистом быть хорошо!

На Карибане, когда являются предки, можно просить любого из своих о чем хочешь. Мама с тетушкой каждый год просят одно и то же вино по тысяче баксов за бутылку — и до сих пор ничего не получили.

Я качаю головой:

— Они слушают только бабушку.

В прошлом году она прошептала что-то на ухо Биби Оливи, и назавтра у нас вся морозилка была забита треской-бакаляу. В то утро я приготовила ее на завтрак, а остатки израсходовала только на конкурсе рецептов.

Кейша кривится:

— Она же матриарх, конечно, они будут к ней прислушиваться.

— Кроме того,

бабушка просит только по делу. О чем-то таком, что принесет пользу потомкам. А вы просите для себя, вот почему ваши желания никогда не сбываются. — Кейс кивает с умудренным жизнью видом.

— Если она и просит для нас дары получше, предки ей этого не дают, — замечает Кейша. — По крайней мере, нечасто.

А ведь и правда.

— Может быть, просто не обо всем разрешается просить? Типа дары — нельзя, — говорю я.

— Может быть, она именно на это израсходовала свое желание матриарха, только не знала, что потом все пойдет настолько наперекосяк.

Вечно я забываю, что, когда становишься матриархом, тебе полагается желание. Ничего масштабного типа решить проблему голода на планете или искоренить расизм. Что-то в разумных пределах. Я думаю, это чтобы скомпенсировать тот факт, что новый матриарх может взойти на престол только после кончины предшественницы. Или убийства. Когда мама с тетей Мейз в очередной раз принимаются ругаться, кому из них быть матриархом, они всегда обходят этот вопрос.

Так что посвящение в матриархи — не то чтобы праздник.

Я даже не знаю, о чем тогда просила бабушка.

Я-то матриархом не стану и уж точно не смогу пустить это желание на то, чтобы выполнить задание.

Попросить у предков — это реалистичнее.

Правда, я не знаю, можно ли просить предков о таком. Сделайте так, чтобы я прошла Призвание? Наверное, нельзя. Было бы слишком просто.

О чем тогда попросить?

Чтобы Люк перестал меня ненавидеть. Вернуться в те минуты на скамейке, когда мы были, можно сказать, счастливы. Когда мне не нужно было думать ни о чем, кроме того, что его губы вот-вот прикоснутся к моим.

Кейс толкает меня плечом:

— Ты как?

Вообще-то с тех пор, как она получила дар, ей не требуется задавать мне этот вопрос. Она и так знает. Я оглядываю родных. Алекс и Кейша болтают о том, кто из толпы курильщиков у входа на стадион самый симпатичный, первая смотрит на мальчиков, вторая на девочек. Мама с тетушкой держатся за руки и хохочут. Прия с папой поднимают сестренку за руки, и она качается над землей. Даже у бабушки с дядей Катиусом завязался какой-то легкий, ни к чему не обязывающий разговор.

— Да не очень, — говорю я наконец. — Я не понимаю, почему у остальных все нормально.

— У них тоже нет.

— О чем они болтают? Только посмотри на них.

Кейс качает головой:

— Иден завтра может умереть. Так что им совсем не весело, Вайя. Просто они предпочитают веселиться.

Я слышу ее слова, но не вижу в лицах родных того, что видит она.

— Может, это потому, что я была у них в голове, но, когда люди действительно счастливы и когда они притворяются, выглядят они по-разному. Это не описать. — Она пожимает плечами. — Ты уже месяц пытаешься понять, что тебе делать. Или ты завтра убьешь Люка, или нет. Какой смысл думать об этом сегодня? Если все притворяются, тебе тоже можно.