Магия и кровь
Шрифт:
Я со всей силы зажмуриваюсь, а потом смотрю в окно. Мы проезжаем Дэнфорт — указатели и таблички на английском и греческом, открытые прилавки со свежими фруктами, россыпь ресторанчиков с симпатичными террасами. Я прямо чувствую во рту вкус пончиков в меду, которые пробовала здесь в начале лета в «Дэнфортских деликатесах».
Для меня готовить значило убегать от действительности. Так было с самого детства. Готовить — почти так же успокоительно, как есть. К тому же это единственное, что у меня хорошо получается. И ни одна живая душа, даже Кейс, ни единого
Тем не менее ответ сам срывается с языка:
— Нет. — Я делаю паузу. — Нет, я не этим хочу заниматься.
— А чем тогда?
— Помогать родным! — выпаливаю я.
Я действительно ничего другого не хочу.
Люк поворачивается ко мне и заслоняет окно — мне волей-неволей приходится смотреть на него, а не на пейзаж.
— А для себя самой ты что хочешь делать?
Я хихикаю:
— Помогать родным.
Мне вспоминаются летние вечера, разлитый в воздухе аромат барбекю, резвящиеся дети. Семьи, смеющиеся над чем-то вместе. Вспоминается, каково это, когда тебя окружают люди, которые — я уверена — готовы друг для друга на что угодно. Семья всю жизнь была для меня тихой гаванью, я сделаю все, чтобы защитить ее.
На глаза у меня наворачиваются слезы, я смотрю в сторону. Я хочу одного — заботиться о родных. Но даже на это я не способна.
— Что бы я ни делала, все происходит так, будто я не делаю ничего…
Папа все равно ушел. Если бы я сказала, что ухожу с ним, это ничего не изменило бы. Не повлияло бы на результат. Так что неважно, кем я хочу быть: мое будущее определится моим даром.
— Хорошо. Ты хочешь помогать родным, — тихо говорит Люк. — Каким образом?
«Убить тебя, например».
Я ежусь.
— Ну, наверное, делом…
— Что тебе мешает?
Моральные принципы. Неспособность. Строго говоря — то, что я еще не влюблена в Люка.
— Я не готова.
Наконец-то мне удается повернуть голову и посмотреть на него.
— Так подготовься! Подготовься и действуй. Всегда лучше пытаться, чем сидеть сложа руки. Ты же сама меня этому учишь. Только тогда у тебя будет возможность добиться в жизни того, чего ты хочешь. Дело того стоит, согласись.
Люк уговаривает меня убить его, сам того не подозревая. Вот, наверное, предки потешаются. Но он так верит в свои слова, что у меня язык не поворачивается сказать «нет».
— Ладно.
Он щурится:
— Я буду проверять, как у тебя идут дела.
— Каким образом?
— Не знаю! Но я же дофига умный, придумаю что-нибудь.
Я невольно прыскаю со смеху:
— Да ты не придумал даже, как вернуть мне контейнер, тоже мне, дофига умный.
Он снова смотрит в окно:
— Если я верну его, под каким предлогом я буду приглашать тебя в разные места?
Меня обдает волна тепла,
Но я не могу ее остановить.
Люк вскакивает:
— Наша остановка!
Он спрыгивает на тротуар и протягивает мне руку.
Я не думаю ни секунды и протягиваю ему свою.
У Люка уходит примерно полминуты на то, чтобы ему стало неприятно держать меня за руку, и он разжимает пальцы. Я не огорчаюсь — мне понятно, как ему было трудно и неловко прикоснуться ко мне. Мы приехали на угол Восточной Куин-стрит и Бельфэр-авеню, где с одной стороны большой парк, а с другой — крошечные сувенирные лавочки, которые как раз открываются.
Этот район называется Пески — и живут здесь те, кто все лето напролет гуляет по променаду с детскими колясками и чистокровными собаками и покупает местное варенье безо всяких генных модификаций.
— Что у тебя с лицом? — интересуется Люк.
Я тут же изображаю улыбку вместо кислой мины:
— Думаю всякие гадости про богатеев.
— Понимаю, обстановка здесь наводит на такие мысли.
— Тогда зачем мы сюда приехали?
— Мне здесь все равно нравится. — Он шагает по тротуару к широкой лужайке перед парком. — Джастин здесь вырос.
— Ах, ну надо же, никогда бы не подумала.
Люк коротко улыбается мне через плечо:
— Тут симпатично.
— А поесть дадут?
— Я бы не привез тебя туда, где не кормят!
— Что?!
— Да у тебя вся лента либо в еде, которую ты сама готовишь, либо в еде, которую ты где-то ешь.
Он говорит как будто между прочим — и он прав, и мне обидно, что он прав.
Но еще мне… лестно, что ли.
— Ты смотрел мою ленту? В смысле, уже после того, как унизил меня с ее помощью?
Люк морщится:
— Еще раз прошу прощения. Да, заглянул разок.
— Разок? — Я поднимаю бровь. — Другой, третий, четвертый? А может быть, каждый день заглядываешь?
— Разок! — Он показывает на фургон среди деревьев. — Здесь подают мексиканскую еду. Отличные завтраки и ленчи.
Фургон выкрашен свежей черной краской с красными, желтыми и зелеными полосками вдоль одного борта. На нем написано «Эль Парко», внутри сидит продавщица в черном фартуке. Голографическая вывеска сбоку загорается и оживает, у окошка уже собралась очередь из нескольких человек.
Люк досадливо кривится:
— В этом городе ничего не сделаешь без очереди!
— Очередь — это значит, что здесь вкусно.
— Ты и так знаешь, что вкусно, я же тебе только что сказал.
Тут уж можно поднимать бровь сколько угодно — все мало будет. Я обгоняю Люка и занимаю очередь. Уже не раннее утро, когда все спешат на работу, как обычно по будням. У фургона выстроились молодые мамы и папы с колясками, школьники и студенты — у кого-то каникулы, кто-то сегодня решил позаниматься дома — и старички на утренней прогулке.